Все цветы Парижа

Кози обожала Люка, а Люк тоже был без ума от нее. Мы с ним были знакомы давным-давно, еще до Пьера, и это странно. Вообще-то, мы с ним вместе учились. Спокойный и добрый, он не походил на других мальчишек, которые дразнили меня и моих подружек на школьном дворе, гонялись за нами и дергали за косы так, что мы кричали. Люк был другим. Однажды зимой я подвернула ногу, и он сказал, что будет носить мой портфель в школу и из школы. Я, конечно, не согласилась, зная, что надо мной будет смеяться моя лучшая подруга Сюзетта, злившаяся в тот момент на всех ребят, но потом жалела, что мне не хватило смелости принять его предложение.

Потом он уехал из Парижа, окончил университет, работал в Лондоне и вернулся два года назад. В нашу цветочную лавку он пришел с пирожным для Кози и пригласил меня в ресторан. Это был все тот же Люк с его ласковой улыбкой, каким я помнила его с детства, но прожитые годы выковали из него привлекательного мужчину, и при виде него у меня учащенно забилось сердце.

В тот вечер мы поужинали с ним, через неделю опять, а потом еще. Мы стали регулярно видеться, и я полюбила наши регулярные встречи с Люком. Единственный сын мадам Жанти, хозяйки «Бистро Жанти», он отказался продолжать семейный бизнес и стал высокопоставленным сотрудником французской полиции. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности и любила наши беседы обо всем на свете, от детских воспоминаний до постыдного положения Франции. Как и я, Люк всей душой сочувствовал тем страдальцам, и мы без конца обсуждали с ним, что мы можем сделать. И хотя мои чувства к нему всегда были искренними и настоящими, иногда я не знала, как мне быть. К чему приведут наши встречи? Я дорожила нашей жизнью втроем, с папой и Кози, и мне не хотелось разрушать наш дом из-за того, что я проявила эгоизм и снова полюбила. А Люк наверняка захочет жить своей собственной семьей. Могу ли я дать ему это? А если да, то честно ли это по отношению к нему, если он может обойтись без всех этих сложностей, женившись на другой женщине, которая принесет ему больше счастья, чем я?

Пожалуй, поэтому я так долго боялась дать волю своим чувствам и уводила наши беседы подальше от сердечных тем.

– Ты видел, что мадам Тулуз покрасила свою дверь зеленой краской? Как нелепо!

Люк оставался для меня загадкой. Он был необыкновенно терпелив, и я видела, что я ему очень нравлюсь, хоть он и не говорил мне об этом. Иногда наши глаза встречались, когда мы сидели за столиком или на вечерней прогулке, и тогда мне казалось, что я угадываю его мысли обо мне: что я могу бродить по улицам Парижа (или мира) до конца жизни и никогда не найду пристанища для моего сердца. Впрочем, может, он так и думал, но никогда не говорил об этом. Вероятно, мы оба ждали, когда кто-то из нас раздвинет занавеси, отгораживающие наши сердца. Во всяком случае, каждую неделю я надевала красивое платье, слегка подкрашивала губы красной помадой, и мы ужинали вместе.

Я вздохнула и в последний раз поглядела в зеркало на свои высокие скулы и новые морщинки вокруг глаз. Что нашел во мне Люк? Мне уже тридцать два года, я уже не молодая девушка. Не успеешь глазом моргнуть, как будут все сорок. Конечно, он, с его внешностью и положением в обществе – не говоря уж про его семейный бизнес, – мог выбрать себе любую женщину, и каждая охотно выйдет за него замуж.

– Как ты думаешь, Люк принесет мне шоколадку? – спросила Кози.

Ответ был всегда «да», и когда через пять минут зазвенел дверной колокольчик, вошел Люк, красивый и элегантный, держа в руке, как всегда, две плитки темного шоколада, завернутые в золотую фольгу.

– Одна шоколадка тебе, – сказал он Кози, – а другая для месье Дюбуа.

Она обняла его, и это всегда сопровождалось моим напоминанием почистить зубы и лечь спать в половине восьмого. Папа кивнул Люку, сидя в кресле возле камина, потом мы ушли. Как всегда, в «Жанти» нас уже ждал столик со свечами. Пока весь мир тонул в неопределенности, я находила утешение в определенности этого.

– У тебя новое платье? – спросил Люк.

– Нет, – улыбнулась я. – Просто я давно его не надевала.

За дальним столиком я заметила его мать, мадам Жанти, беседовавшую с шикарными дамами в шикарных шляпках. Если она и видела меня, то не подала вида. Для меня не секрет, что она не одобряла интерес Люка ко мне. Понятное дело, она рассчитывала, что ее единственный сын, наследник немалого семейного богатства, возьмет в жены женщину из богатой и влиятельной семьи и не будет тратить время на вдовую дочь простого флориста, да еще с восьмилетним ребенком.

С необыкновенным восьмилетним ребенком, возразила бы я, и тут же у меня в ушах зазвучал голос дочки: «Мне уже почти девять!» Конечно, она стала так говорить уже через неделю после своего дня рождения, но все равно. Моей малышке, родившейся с древней душой в самом хорошем смысле, действительно двадцать третьего исполнится девять лет.