Все цветы Парижа

– Вы очистили свое сознание, – с улыбкой сказала сиделка – Эме. Я с удовольствием с ней общалась после моего пробуждения от того странного провала. Каждую ночь меня мучили кошмары – мне снилась авария, которая, вероятно, стерла жесткий диск в моей голове. Сон повторялся – я ехала на велосипеде вниз по извилистой улочке, встречный грузовик преградил мне проезд, а впереди шла женщина с маленькой девочкой. Доктор Леруа говорила мне каждый день, что ко мне вернется память, но пока что это было все, что я помнила. И хотя я могла перечислить все цвета радуги, дни недели или назвать фамилию шестнадцатого президента Соединенных Штатов, но о своей прежней жизни я не помнила ничего.

Мать и дочка уцелели, я с радостью услышала об этом. Вчера днем, когда я спала, они принесли мне в больницу цветы. Желтые розы. Их зовут Клодин и Жанетта. Двухлетняя Жанетта нарисовала мне картинку, и по какой-то необъяснимой причине я зарыдала, увидев ее, да так бурно, что Эме спешно дала мне валиум.

– Должно быть, вы были шикарной леди, – сказала с улыбкой Эме, протягивая мне черную кожаную сумочку.

– Шикарной леди?

– Да, – сказала она, показывая эмблему на боку сумочки. Моей сумочки. – «Шанель».

– О, – удивилась я, проводя ладонью по стеганым ромбикам и разглядывая золоченую пряжку в середине. – Так что же я… сноб?

– Нет-нет, – засмеялась Эме. – Просто у вас хороший вкус.

Да и мой адрес оказался нехилым. По моей кредитной карточке, как сказали мне сотрудники больницы, нашли большую квартиру с видом на Эйфелеву башню на престижной улице Клер; кажется, я арендовала ее уже три года. Полиция ходила туда, чтобы сообщить о несчастье моим родственникам, но никого не нашла. Опрос соседей завершил мой портрет. Я жила одна и редко куда-нибудь ходила. И вообще, они меня почти не знали.

– Я не понимаю, – сказала я Эме. – Я американка, живу в Париже в роскошной квартире, у меня шикарная сумочка. Почему же у меня нет ни семьи, ни друзей?

– У вас наверняка есть семья… где-нибудь в другом месте, – успокоила она меня. – А среди соседей нет друзей, потому что в таких домах чаще всего живут старики, которым нет дела ни до кого, кроме их карликовых пуделей и таксидермии. – Я представила себе висящие в квартирах рога, а она продолжала: – Бабушка моего друга живет рядом с вами. В апреле я была у нее на ланче, и она заявила, что ей не нравятся мои волосы. – Она замолчала и пригладила выбившийся завиток волос. – Может, вам просто не хотелось заводить знакомство с такими людьми?

– Возможно, – согласилась я, но внезапно испугалась. – Эме, а вдруг я тоже такая, как те люди?

– Нет, что вы! – возразила она.

– Скажите мне правду… – Я поглядела ей в глаза. – Я похожа на вздорную особу?

– Нет, – уверенно заявила она. – Вздорные люди никогда не спросят о том, вздорные ли они.

Я вымученно улыбнулась.

– Пожалуй, вы правы.

– Вот. – Она протянула мне пластиковую сумку. – Ваша одежда пострадала от падения, и я принесла из дома свою. Мы с вами примерно одинаковые ростом, и я подумала, что вы подберете себе что-нибудь из этих вещей. – Она улыбнулась. – Конечно, тут все скромное, но мы не можем отпустить вас домой в больничном.

– Ой, спасибо.

Я выбрала себе серый свитер, черные легинсы и бежевые хлопковые трусы, а Эме протянула мне белый спортивный лифчик.

– Надеюсь, он вам будет в самый раз, – сказала она и отвернулась, чтобы не стеснять меня. – Вы чуточку пышнее меня в этом месте.

Я усмехнулась, сбросила с себя больничную рубашку и осталась голышом. Я видела свое тело только частями, после того как пришла в сознание. Стройные, сильные ноги (доктор Леруа предположила, что я занималась легкой атлетикой, бегом), крепкий живот со старым шрамом, полная грудь с крупными сосками и сильные, изящные руки. Это я.

Я провела ладонью по светлым волосам, потом, держась за койку, надела трусы и легинсы. Влезла в бюстгальтер и натянула через голову свитер.

– Спасибо, – поблагодарила я, оглядывая свой наряд, когда Эме повернулась ко мне. – Вы… невероятно добры.

Я открыла сумочку от «Шанель» и порылась в ее содержимом. Увидела красную помаду, немного наличных, какой-то рецепт, номер телефона, нацарапанный на салфетке, и пачку жевательной резинки.

– Готовы? – Эме посмотрела на меня и взялась за ручку двери.

Я покачала головой.

– Эме, – сказала я, – как меня зовут?

– Я ждала, что вы спросите, – улыбнулась она. – Каролина. Вас зовут Каролина Уильямс.

Тяжело вздохнув, я вышла следом за ней из палаты и зашагала по коридору навстречу жизни, о которой ничего не знала. Мое сердце тревожно билось в груди.

Я Каролина Уильямс.

– Вот мы и на месте. – Клемент, сотрудник больницы, показал в окошко автомобиля на импозантное здание. – Это ваш дом.

– Правда? – недоверчиво спросила я, дотронувшись до оконного стекла, и обвела глазами старинное здание из серого камня с причудливой лепниной, слуховыми окнами и маленькими балкончиками с коваными узорами на решетке. Париж… да что там – квинтэссенция Парижа! Неужели это правда мой дом?

– Да, мадемуазель. – Он вышел из машины с бумажной сумкой в руке и помог мне открыть дверцу.

– Но он такой…