Все твои минусы на мои минусы (СИ)

Моя тирада произвела явно сильное впечатление на Ким. Лицо ее побледнело, глаза наполнились влагой, а губы мелко подрагивали, а это значит только одно — я попала в самое яблочко. Девушка стиснула кулаки.

— Ты об этом пожалеешь, Пак. Я тебе обещаю, — прошипела подобно змее, брюзжа в мою сторону тоннами яда. — Готовься со встречей с муженьком. Помниться, он говорил, что сильно соскучился по тебе всей. Если ты понимаешь, о чем я говорю, — одарила она меня гневным взглядом. По моей спине пробежал мороз от сказанных слов, что моментально врезались в нежную кожу, оставляя глубокие сечки. — Приятного вечера вам.

Она направилась в сторону выхода, но возле самых дверей остановилась и обернулась в мою сторону.

— Точнее приятной ночки, Пак, — усмехнулась, окончательно скрывшись за дверью, напоследок громко ею хлопнув.

Сейчас я больше не чувствовала свое превосходство, как минутой раннее. Я думала, что поставила Мину на место, но это она поставила жирную точку в нашей «войне». Не победитель, а побежденная.

Хм. Я проиграла.

От осознания того, что скоро произойдет, от понимания собственной беспомощности, струйки слез стремительно полились из глаз. Под языком горчило от воспоминаний, что возникали в памяти, а ребра сжимало тисками, не давая доступу к кислороду и шанса, чтобы выжить.

Однажды, Гукду уже поджигал мою душу, оставляя от нее жалкие ошметки, игрался с чувствами, заделал меня собственной игрушкой, которой управлял, как хотел и не дарил ласку никогда. Все любят играть в куклы. Помните, как в детстве. Когда родители покупают тебе куклу Барби, о которой так давно мечтала, ты влюбляешься в нее с первого взгляда, холишь, лелеешь, строишь для нее домик со всеми удобствами, шьешь одежду. Вы пьете вместе чай на пластиковой кухне с ненастоящей посуды, укладываете ее в игрушечную кровать, и вроде, заботитесь. Ведь это ваша любимая кукла. Но стоит маме с папой купить вам новую, более красивую, яркую, возможно с разными наворотами и новшествами, как вы сразу забываете о своей любимице. И если бы выбросили, было бы легче, но вы же каждый раз возвращаетесь к любимой игрушке, а вновь наигравшись, опять бросаете в кучу мусора и так по кругу.

Гукду любит играть. Я и есть та самая любимая кукла Барби, за которой он соскучился. Это не любовь, а привязанность. Как у ребенка к любимой игрушке. Два года мы отчаянно играли в любовь, и поначалу мне даже нравилось. Жить в построенном им домике, пить чай на пластиковой кухне и беречь такие же пластиковые чувства, что он поджег во мне, заставляя плавиться все живое внутри. После него не выжженная земля, он оставил за собой угольки сгоревшего пластика, что не исчезли со временем и не исчезнуть никогда.

Я знаю, что сегодня Гукду вновь подожжет остатки старого пластика, что будут медленно тлеть и жечь нутро, оставляя за собой ужасающие ожоги. Игра наша близилась, я отчаянно задрожала всем телом, когда двери в комнату в очередной раз скрипнули, а через несколько мгновений рядом появился бывший парень, который сев возле меня, положил ладонь на скулу, поворачивая мое лицо к себе.

Слезы ручьем покатились по щекам, пропадая в ладошках шершавых рук, я смотрела в черные глаза напротив и молча плакала.

— Это ночь будет незабываемой. Обещаю, если ты не будешь сопротивляться, как тогда, буду максимально нежным. Ты же любишь, когда я нежный, — другой рукой брюнет уже задирал края кофты, пробираясь внутрь и кладя холодную ладонь мне на живот. Мышцы дрогнули под мерзкими прикосновениями, и я попыталась отодвинуться, но Гукду ухватил меня за затылок, не давая уйти, и поднял на меня глаза.

— Пожалуйста, — всхлипнула я. — Я не хочу… не хочу снова быть грязной, — голос срывался, а горло болезненно сжималось от застрявшего там комка грядущей истерики. Ощутив, как крепкая мужская рука сдавила сзади мою шею, тихо заскулила.

— Что? Грязной? Грязной?! — гневно вскрикнул Ин Гукду, придвигая мои лицо ближе, и практически дыша в губы. — Что уже успела раздвинуть ноги перед Тэхеном? Шлюха!

Звонкая пощечина по одному и тому же месту удара.

— Я ведь люблю тебя.

Впивается грубым поцелуем в пересохшие губы, всасывая их в себя и кусая иногда до крови, что на языке теперь ощущаю привкус металла и соленых слез.

— Он лучше меня?

Отрывается от губ и переходит на шею. Каждое новое касание, будто ожогом по сердцу.

— Скажи. Лучше?!

Он словно сумасшедший срывает с меня свитер, оставляя в одном лифчике, звериным взглядом впивается в грудь и заметно сглатывает. Мне невыносимо под его взглядом. Хочется прикрыться, хочется спастись от него, проснутся дома рядом с Тэхеном, понимая, что мне приснился всего лишь длинный кошмар. Но если бы я была во сне, то не почувствовала, как лифчик слетел с тела, оголив грудь, не почувствовала бы ледяные черствые пальцы на своей спине, что вели дорожку от лопаток вдоль позвонка. Мокрые поцелуи Гукду не марали бы мое тело, а горло не хрипело бы от рыданий и криков, что вырывались из груди.