Все у нас получится!

Все волновались – и хозяева, и гости. Ивановы жили в трехэтажном кирпичном доме, а от прежнего, деревянного, уже и следа не осталось: Миша, так и служивший участковым, забрал к себе одинокую тетку. Анне Захаровне было под восемьдесят, и видела она плохо – долго приглядывалась к Илье, потом сказала:

– Ох, не разберу никак… Миша, на кого он похож-то? На мамку?

– Больше на отца, мне кажется. Глаза только от Ирины, – ответил смущенный Миша, виновато покосившись на Званцева. – Отец ваш приезжал к нам. Ну, вы знаете.

– Ты-то признал меня, сыночка? – обратилась Анна Захаровна к Илье. – Забыл, поди, совсем?

Илья, застывший у двери, вдруг ожил – подошел и обнял старуху:

– Я помню, тетя Аня. По голосу узнал. Вы и тогда мне так говорили: «сыночка»!

– Ох, жаль ты моя! Вырос, слава богу. Как у тебя-то, все ли хорошо?

– Все хорошо, тетя Аня! Вот жена моя, Лина.

– И детки есть?

– Еще не успели. А правильно я помню, что у нас кошка была? Полосатая, глаза зеленые…

– Была, была! Мурка! Так и спал с ней в обнимку.

– Еще шанежки помню…

– Ну, дак сейчас и попробуешь шанежки-то! Сама уже не гожусь, а невестка знатно печет. Миша, чего к столу не зовете?

Званцев не предполагал никаких застолий, но засиделись до вечера, еле отбившись от приглашения остаться на ночь.

– Ну, дак не останетесь ли чё ли? Эх! – сокрушался Миша, уже переставший смущаться, а жена потихоньку шипела ему в ухо, чтобы отстал от гостей. За руль теперь сел Макс, который стоически отказывался за столом от водки, настоянной на кедровых орехах. Впрочем, как они ни упирались, им насовали с собой и кедровки, и шанежек, и пирогов с синявками-сыроежками, и даже банку рыбки-сырка (она же пелядь) домашнего пряного посола. Илья переживал, но Лина успокоила его, сказав, что оставила хозяевам целую сумку подарков, а Макс добавил:

– Илья Константинович, вы можете, если хотите, доброе дело для них сделать. Миша меня прижал в уголке, стал допрашивать, кто вы. Я особо не распространялся, сказал только, что у вас есть определенные возможности. Он просил поспособствовать, чтобы им больницу вернули, а то ее в Северотурьинск перевели, не наездишься.

– Ничего себе, в Северотурьинск! – возмутилась Лина. – Илья, мы можем что-нибудь сделать?

– Ну, дак сделам. Для своих-то и не сделать ли чё ли? – ответил Илья, и Лина рассмеялась, так хорошо он изобразил местный говор.

Она видела, что Званцев успокоился и даже доволен. Добравшись ближе к ночи до гостиницы, они хотели было разойтись по номерам, но Илья вдруг остановился:

– Ребята, а давайте напьемся?

Макс покосился на Лину, но она спокойно ответила:

– Давайте! У нас в номере, да? Закуска есть. Водки мало, конечно. Что нам на троих одна бутылка – как нет ничего. Ты тогда иди в номер, а мы с Максом прогуляемся и отоваримся. Есть же тут какие-нибудь круглосуточные магазины?

Они разошлись, и Лина сказала Максу:

– Пусть один побудет, в себя придет. Слушай, а чего ты такой замороженный? Илью боишься?

– Субординация, сама понимаешь.

– Да ладно тебе. И перестань его по отчеству называть! На службе само собой, а здесь странно звучит.

– Как-то неловко.

– Илья сам просил тебе сказать. Давай пока забудем о субординации? Понимаешь, у него друзей совсем нет. А вы с ним ровесники. Он вообще-то адекватный. Просто на него столько всего сразу навалилось – приходится напрягаться.

– Да, ему трудно, я понимаю. Старик так внезапно умер, никто не ожидал. Званцева-то при Старике и слышно не было. То есть о нем слышали, но в действии редко наблюдали. А те, кто наблюдал, долго потом в себя приходили. Старик его на все горячие точки посылал. Предприятий-то много – и проблем много. А он приедет, вникнет – и проблем как не бывало: половина сотрудников в обмороке, треть уволили, а машинка дальше вертится. Крутой мужик, уважаю.

Макс взглянул на Лину, которая рассматривала бутылки на витрине винного отдела, поморщился, но выговорил:

– Лина, я хочу у тебя прощенья попросить.

– За что это?

– Да такое дело, аж стыдно. Ты знаешь, я к тебе всегда хорошо относился, правда? А тут что-то заело. У вас со Званцевым так быстро все сладилось… Ну, я и подумал…

– Что я на деньги польстилась, да?

– Прости.

– И не ты один, наверно, так думаешь! А мне плевать.

– Лина, теперь я понимаю. И буду тебя защищать. Я же вижу, как сильно ты его любишь. И он тоже. Я не ожидал, честно. У Званцева такое лицо делается, когда он на тебя смотрит, – одно умиление.

– Да ты бы на себя посмотрел, когда жена рядом.

– Не, я кремень! Ну что, мир?

– На веки вечные.

Лина чмокнула Макса в щеку, и он наконец включил свою шестисотваттную улыбку. Засиделись они далеко за полночь и утром, конечно, проспали. Лина видела, что Илья успокоился, расслабился и в детский дом идет, уже совсем не волнуясь, просто чтобы поставить завершающую точку.

– Ничего не помню, – сказал он Лине. – Да и там наверняка все поменялось.