Так и оказалось: из прежнего персонала никого не осталось, дом дважды ремонтировали и перестраивали. Лина с Ильей в сопровождении директора прошлись по пустому дому – все восемнадцать воспитанников были на занятиях. В одной из общих комнат Илья остановился. Постоял у окна, потом присел на стул и снова посмотрел в окно:
– Мне кажется, там елка росла…
– Точно! – подтвердил директор. – Пару лет назад засохла, так что пришлось спилить.
– Значит, это здесь было. Не могли бы вы нас оставить ненадолго? Я потом подойду к вам в кабинет, и мы поговорим о делах.
Директор вышел, и Лина присела рядом с мужем:
– Ты что-то вспомнил?
– Первую встречу со Стариком. Это здесь произошло. Меня воспитательница привела, усадила. Я стал в окно смотреть – на елке шишек много было. И тут он вошел! Показался мне великаном. Большой, сильный, добрый человек. Потом он, наверно, нагнулся ко мне, потому что его лицо приблизилось, и меня как теплой водой окатило – такая любовь хлынула. Как я в него вцепился! Такое ощущение, что он меня до Москвы на руках нес. Мне раньше часто это снилось: я маленький у Старика на руках. Любовь и тепло. Потом мы, наверно, привыкли – уже не так ощущалось.
– Илюша, ты все время говоришь: «он», «Старик». Скажи уже – «отец».
– Отец, – повторил Илья. – Отец.
И рассмеялся сквозь слезы:
– Вот, выговорил наконец. Знаешь, я, кажется, понял, почему он мне не признался. Струсил! Он так хотел, чтобы я любил его, чтобы гордился, а тут такая история. Не понимал, что я все равно бы любил. Представляешь, ему тогда столько же лет было, сколько мне сейчас, а казался стариком: седой, морщины у глаз. Так странно, я сейчас его все время в себе вижу. Вчера вот выпивали – я взял стакан и вдруг понял, что у меня отцовские руки. Пальцы, ногти – точно как у него! Понимаешь? И вспыльчивый я, как отец. Он такие же «выходы с оркестром» устраивал. И еще… Ты только не подумай, что хвастаюсь! Всю жизнь я думал, что слабак. Или отец так меня подавлял, не знаю. Жалко, ты его не застала. Ты бы ему понравилась.
– Не уверена, что он бы мне понравился! Судя по тому, что ты рассказываешь. И на работе я наслушалась всякого.
– Да, он был своеобразной личностью. Когда ушел, я неожиданно почувствовал… освобождение! Горе было непомерное, но и ощущение свободы. Словно дверь на волю открыли. Помнишь, ты спросила: «А как же твоя собственная жизнь?» Ты права, ее и не было. Дверь открылась, а я все не выходил. Продолжал жить по-старому – по инерции. По заветам великого Старика!
– Илюш, а как ты сам хотел бы жить?
– Наверно, в том и проблема, что я не знаю. Мне нравилась моя работа… Пока работал на Старика! Но быть владельцем… Я на это не подписывался.
– Ты просто не привык.
– Ну да, за три-то года и не привык! Знаешь, Карнеги говорил: «Излишние богатства – это священное бремя, которое накладывает на своего обладателя долг распорядиться им в течение своей жизни так, чтобы эти богатства пошли на пользу обществу». И я все время думаю об этом. Это смешно?
– Нет! Почему смешно? Это благородно.
– Если я что-то эдакое затею, ты меня поддержишь?
– Конечно!
– Говорю, и самому страшно, словно сейчас Старик мне пальцем погрозит. Мне почти сорок, а я все на папу оглядываюсь…
– Горюшко ты мое!
– Знаешь, у меня даже никакого подросткового бунта не случилось. Какой отрыв от семьи, ты что! Я и так все время боялся, что меня могут выкинуть за борт. Алла Георгиевна постоянно на это намекала. Иногда такое накатывало! Приехал в Лондон учиться, заселился в кампус – у меня была студия на одного. Chancery Lane, самый центр старого Лондона, красота. Язык знаю прекрасно, никто не верит, что я русский и впервые в Англии. Я подготовился, все про Лондон знал лучше любого британца. Устроил Старику экскурсию по историческим местам. Около Тауэра какие-то немцы стали у меня дорогу спрашивать – заблудились. Как Старик гордился, что меня приняли за лондонца! Можешь представить мое состояние – полный восторг. Потом Старик уехал. Я впервые один, сам себе хозяин. А посреди ночи меня накрыло. Вскочил, заметался. Такой страх иррациональный, даже паника: а вдруг все это мне снится?! Лондон, Chancery Lane, студия! Вот это здание восемнадцатого века, что я вижу в окно! А на самом деле я… В детском доме. Вот здесь. Потом опомнился. Если бы не Старик, вся моя жизнь пошла бы по-другому. Да я и не выжил бы, скорее всего.
– Ты выжил! И я люблю тебя, – Лин с чувством поцеловала мужа.
– Да, выжил. И теперь-то я понимаю, что сильный. Особенно когда забываю, что я бедный несчастный мальчик, которого никто не любил. Тем более что это неправда: мама меня любила, отец, Долли, бабушка с дедом. Бабушка, правда, не слишком была сентиментальна, настоящий медик. Жесткая, практичная. Дед – тот помягче. Жалко, рано умер. И даже Диана меня любила! Пока мы не поженились.