Все умерли, и я завела собаку

– Думаю, она действительно этого хочет, – кивнула я, вспомнив, какое облегчение Рэйч испытала от дружеского, неформального общения с больничным капелланом после известия о диагнозе.

Через полчаса пришел пожилой священник. Он сразу перешел к делу.

– В выходные столько работы, – сказал он, вешая на шею шелковый шарф.

Когда священник мрачно и ритуально начал читать длинные пассажи из Библии, мне стало плохо. Архаичный язык и мрачная формальность были здесь неуместны. Я пригласила не того человека.

– Простите меня, но нам нужна не религия, – я хотела выразиться максимально дипломатично. – Нам нужно нечто более легкое. Более духовное и личное…

Тяжелый символизм и мрачная неотвратимость нарушили наше семейное бдение.

Мы с мамой встревоженно переглянулись. Она скорчила гримаску, как всегда, когда видела на сцене страшно не подходящего для роли актера.

– Ну и задала ОНА нам «огня и серы»[26], – сказала мама, когда священник ушел. Она назвала его в женском роде, словно он был трансвеститом.

Столь непочтительное отношение она переняла у своих театральных друзей-геев, которые вечно называли сэра Иэна Маккеллена[27] Сереной Маккеллен. Мама поступила точно так же, как поступаем мы все, – пытаемся превратить катастрофические моменты в анекдот, чтобы испытать хотя бы легкое облегчение. Именно так поступила бы и сама Рэйч. Но в тот момент мне было трудно отнестись к произошедшему в шутливом стиле. Я должна была обо всем подумать, все узнать и лишь потом приглашать священника.

Удивительно, как нам удается сосредоточиваться на мелочах, например на неуместном тоне священника у постели того, кого ты теряешь. Кажется, что мы должны организовывать последние дни человека, планировать для него идеальную смерть. Так легче, чем думать о том, что невозможно вынести.

Вернувшись домой в тот вечер, я позвонила Джейн и Джонатану, а потом Полли. В телефоне скопилась масса сообщений от друзей, которые хотели знать новости, предлагали помощь, хотели приехать. Большинству из них я не говорила о серьезности состояния Рэйч – она сама так хотела. Но Пенни сразу же поняла, что происходит. После нашего разговора она с прагматичным сочувствием сказала: «Эм, думаю, нам стоит подготовиться к тому, что наша дорогая девочка покинет этот мир быстро и безболезненно». Ее слова стали для меня утешением. «Быстро покинет». В тот момент я стала ребенком, которому преподносят тяжелые истины, а не взрослым, которому приходится эти истины принимать.

Некоторые мои подруги поняли, что ситуация близится к завершению, которого мы никак не ожидали. Они слушали, как я плачу, утешали меня, говорили, что долгая болезнь могла бы дать нам время подготовиться, но была бы гораздо тяжелее для нее.

– Знаешь что? – сказала одна из подруг. – В любом случае это кошмар, Эм. Это так.

В ее словах были прямота и честность. Правильный священник, правильное прощание, правильное время между известием о неизлечимой болезни человека и его смертью – в такой ситуации не бывает ни хорошей, ни плохой развязки. Это просто развязка.

22 января

Мы сидели у постели Рэйч, разговаривая так же, как в предыдущие тридцать шесть часов. Мы старались защитить ее от мыслей о будущем и о внешнем мире. Мы просто окружили ее теплым гулом семейных разговоров. Рэйч реагировала вяло, иногда поворачивала голову или поднимала руку. Но врачи сказали нам, что она слышит все, что мы говорим. Когда-то я читала, что слух остается последним чувством человека. Что ей хотелось бы услышать? Ответа на этот вопрос я так никогда и не узнала. Но, наверное, каждый просто хочет чувствовать себя любимым…

Я следила за лицом Рэйч, чтобы поймать признаки одобрения. Она часто реагировала на то, что заставляло ее улыбаться. Разговоры медсестер, описания странных посетителей в столовой, скандальные подробности любовной жизни нашей подруги… Рэйч всегда интересовали мельчайшие детали человеческого взаимодействия. Раньше она могла проехать свою остановку, заслушавшись разговором пассажиров автобуса.

– Эм, расскажи Рэйч про доктора, – предложила мама.

Я рассказала про прошлый вечер, когда к нам приходил «просто классный доктор, настоящая модель из GQ». Обернувшись, я увидела, что этот самый доктор стоит прямо у меня за спиной.

Рэйч заинтересованно уставилась на него. Я почувствовала себя полной дурой, но была рада, что ситуация ее позабавила.

Красивый доктор не обиделся.

– Ничего, бывают вещи и похуже, – сказал он с улыбкой.

Подобные слова в палате интенсивной терапии показались мне юмором висельника. А может быть, он просто неудачно подобрал слова и теперь тоже чувствовал себя ужасно из-за этого. Я была благодарна ему за то, что он подарил нам мгновение облегчения. Но вообще-то он действительно выглядел, как модель из GQ!