Все ураганы в лицо

— Сегодня на Казанский вокзал прибывает поезд Фрунзе. Известно ли вам, что Фрунзе не так давно подарил Иваново-Вознесенскому краеведческому музею халат бухарского эмира, шитый золотом и жемчугом? Весьма ценный подарок. Такие подарки делают обычно от великих щедрот. Фрунзе захватил все богатства эмира: сундуки с золотом и драгоценными камнями. Вот вы работаете в ЧК, скажите: не могло ли что-нибудь из этих богатств осесть в карманах людей, которые едут сюда вместе с Фрунзе из Ташкента? Нет, нет, Фрунзе в обкрадывании государственной казны я заподозрить не могу: это кристальный большевик, герой. Но можно ли поручиться за его окружение, за всяких там штабников?

— В наше время трудно поручиться за кого бы то ни было, — с готовностью ответил «статист». — Золото обладает свойством прилипать даже к самым, казалось бы, чистым рукам. Мы оцепим поезд Фрунзе и всех обыщем.

— Ваши дела меня не касаются. Я лишь высказал предположение. Революции, как никогда, нужны деньги, и воровства мы допустить не можем. Сумеете задержать пассажиров, в том числе и Фрунзе, на несколько часов? Прецедент с поездом Фрунзе должен послужить уроком для других. Предупредительная мера.

— Разумеется. Я все понял.

— Полагаюсь на вас. О результатах обыска можете не докладывать. У меня и без того хватает забот. Дзержинского тоже не стоит беспокоить. Ведь может случиться и так, что обыск ничего не даст. Но законы революции для всех обязательны! Вы произведете обыск не у Фрунзе, а в поезде Фрунзе…

«Статист» исчез, растворился.

Троцкий почти не сомневался, что у кого-нибудь из сотрудников штаба Фрунзе или команды, охраняющей поезд, будет найдено золото. Лично Фрунзе, разумеется, обыскивать не будут, он не допустит, чтобы у него шарили в карманах, но тень подозрения все равно ляжет и на Фрунзе. Ведь главное: заронить подозрение, намекнуть. Вот, мол, что из себя представляет ваш революционный энтузиаст! Мы не стали обыскивать Фрунзе, но ведь это никогда не поздно сделать… Во всяком случае, на заседание Совета Труда и Обороны Фрунзе явиться не сможет, его задержат. А сейчас дорог каждый день… Может случиться и так, что возмущенный Фрунзе гордо «хлопнет дверью», откажется от фронта, потребует скрупулезного расследования, обвинит Дзержинского в произволе (а поссорить этих двух «железных», столкнуть их лбами прямо-таки необходимо). Не исключено и вооруженное столкновение между охраной поезда и чекистами. Как бы там ни было, акция даст свои результаты.

Не было в мире человека, которого бы Троцкий так люто ненавидел, как Фрунзе. Бесила холодная твердость Фрунзе; он разрушал все планы, он как бы мимоходом всякий раз щелкал Троцкого по носу, ставил его на место, изобличал в незнании военного дела, а то и в прямом саботаже. Хоть бы раз, единственный раз унизить этого ярого приверженца Ленина!

Оставшись в кабинете один, Троцкий сбросил с себя маску «государственного деятеля», он превратился в маленького, злобного мещанина, жаждущего расправы со своими личными врагами. Убить, уничтожить, сгноить, заставить всех танцевать под свою дудку…

Секретарь напомнил: в пять вечера заседание Совета Труда и Обороны.

— Меня нет и не будет! В пять я провожу свое заседание. Заседание Реввоенсовета.

Секретарь попятился: никогда еще не видел он Троцкого в таком возбужденном состоянии…

Поезд подошел к перрону Казанского вокзала. Михаил Васильевич стоял у окна. Он видел, как по перрону бегут вооруженные люди.

— Поезд оцеплен отрядом ВЧК, — доложил адъютант.

— Что-нибудь случилось?

— Сейчас выясню.

Выяснить не пришлось. В купе вошел человек в красной кожанке, в пенсне.

— Я от ВЧК. Прошкин. Нами получены сведения: в поезде находится золото. Я должен произвести обыск.

— Откуда получены такие сведения и кто уполномочил вас производить обыск?

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы.

— Ордер на обыск! Живо…

Прошкин улыбнулся.

— Все честь честью, товарищ Фрунзе. Вот ордер.

— Я не вижу подписи Дзержинского.

— Товарищ Дзержинский на заседании СТО. Кроме того, он не обязан на каждом ордере ставить свою подпись.

— В данном случае обязан был.

— Извините, но это дело не моей компетенции. Я должен выполнить приказ. Ваше купе, разумеется, мы обыскивать не будем.

Всякое бывало в жизни, но такого еще не было. Фрунзе хотелось тут же, на месте, пристрелить этого человека, посмевшего так нагло оскорбить подозрением людей, беззаветно утверждавших Советскую власть в Туркестане, дравшихся под Уфой, под Уральском, но он понимал, что Прошкин — всего лишь пешка в чьих-то руках. В чьих?.. Сейчас надо проявить выдержку. Провокация, явная провокация. И где? В Москве, в нескольких минутах езды от Кремля… Знает ли о провокации Дзержинский? Вряд ли…

— Хорошо, — сказал он. — Ваши действия я считаю противозаконными, оскорбляющими достоинство красных воинов. Вступать в дискуссию с вами мы не собираемся. Мы составим протокол, зафиксируем все ваши действия, и вы подпишете этот протокол!

— А если мы не подпишем!

— Тогда я не разрешу производить обыск до прибытия товарища Дзержинского.

— И как вы это сделаете?