Все ураганы в лицо

А вон на изволоке и Манзурка, большое сибирское село. Тесно прижавшиеся друг к другу пятистенные рубленые избы с крылечками, с широкими оконными проемами, амбары. В каждом дворе — кедр. Крона такого кедра покрывает целиком весь двор. Горластые петухи на заборах. Молодки с ведрами на коромыслах. Бородачи в плисовых штанах. Ходят, заложив руку под ремень.

Сразу видно: крепкое село. По улице тянутся обозы с солью, с чаем и другими товарами для золотых приисков на Лене. На север, на север, туда, в таежное безмолвие… Через Манзурку проходит тракт Иркутск — Качуг — Жигалово.

Фрунзе думает об этом Качуге, откуда, в общем-то, и начинается великий водный путь по Лене. Нужно в Качуг, очень нужно…

В Манзурке сотский оставил двадцать ссыльных. Пять из них, в том числе Фрунзе, сделались постояльцами высокой, дородной чалдонки Рогалевой.

Встретила она их молча и так же молча начала ставить большой самовар. Дочурка хозяйки оказалась куда приветливей. Она вежливо поздоровалась со всеми, прыснула от смеха, когда Фрунзе назвал ее стрекозой, и заявила, что собирается поступать в гимназию, да не знает, как это делается.

— Научим, — пообещал он.

Все они теперь находились под надзором местной полиции. Отлучаться из села, не поставив урядника или станового писаря в известность, не разрешалось. Но Фрунзе рвался в Качуг.

Куда пойдешь в арестантских ботинках-котах и халате? Сразу же схватят. Написал домой:

«Из казенного у меня имеется один лишь халат, да и тот никуда не годный. Если вы не выслали мне белья и одежды, то сделайте это немедленно. Тут пока стоит хотя и холодная, но чудная осенняя погода, которая скоро прямо перейдет в зиму, и тогда без теплой одежды хоть пропадай… Какая досада, что у меня нет ружья. Тут прекраснейшая охота, живописная местность. Будь хоть немного средств, я бы живо стал молодцом. Напишите Косте, чтоб он прислал мне на время свое ружье (на зиму). Я бы тут с одним товарищем взялся бы тогда за составление зоологической коллекции, что дало бы порядочный заработок. Сейчас завожу знакомства, хочу попасть как-нибудь в бурятский улус обучать ребятишек. Пока же думаю столярничать, опять же дело в том, что нет денег на инструмент».

В октябре он получил деньги, теплое белье и берданку. Сразу же заговорил с урядником об охоте.

— Разве здесь охота! Вот на Тянь-Шане охота, это охота! Вы, поди, про кулана и джейрана никогда и не слыхали? У нас на волков с плетью охотятся. Могу показать. Хорошего коня нужно. Плеть сам сделаю. А на перепелов — того проще: есть ястреба-перепелятники. Такому ястребу завязывают глаза конскими волосами, просунутыми в дырочки в веках. Отсюда и пошло: «развяжи глаза». Развяжут глаза ястребу и бросают его на взлетевшего перепела. А знаете, что такое чокпар? Палка с утолщением на конце. На зайца. Охотник-чокпарщик за сезон убивает триста зайцев.

Урядник Сивков, природный сибиряк, был заинтересован и задет за живое.

— Много вы знаете, да ничего не понимаете. Подайтесь в сторону Качуга — тогда поймете, что такое здешняя охота. Одному далеко ходить не советую, возьмите кого-нибудь из местных. Заплутаетесь. Кулан, чурбан… Да разве это охота — с плетью да с чурбаном? Тьфу! Я вот в прошлом году…

Проводника брать не стал. Заблудиться было трудно: все время шел по обочине тракта на север. Потом подсел на попутную подводу.

В Качуге без труда разыскал избу Зикеева. Во дворе худощавый сумрачный человек с тяжелыми надбровными дугами колол дрова. В его огромных загрубелых руках топор казался игрушечным.

— Бог помощь рабочему министру!

Человек выронил топор, уставился на Фрунзе вытаращенными глазами. Смахнул не то каплю пота, не то слезу, кинулся к Фрунзе, облапил, чуть не задушил.

— Арсений!.. Да откуда же вы взялись, Арсений? Ведь писали, что направят в Ичерскую волость?

— Писал, да все переменилось. Теперь мы соседи.

Жиделев (а это был он) радостно засуетился.

— Так это же прямо-таки невероятно! В избу, в избу… Хозяйка, самовар — живо! Медку поболее. Родной вы мой, а я все годы только вас и вспоминал без конца. Получал ваши письма из Николаевска.

Встреча обоих взволновала. Сидели за самоваром, обжигались чаем, торопились рассказать друг другу о себе, о товарищах по каторге, по ссылке, вспоминали прошлое.

— Боялся не застать вас на месте. Бежать думаете?