Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ]

И глазки в лужицу, потому как под взглядами ведьминскими жутковато было. Кстати вокруг этой лужицы с тремя прифигевшими от явившейся компании лягушками и одной кувшинкой, мы и расселись. На валунах, которые по мановению руки первой бабы Яги повылазили на свет. Так что теперь у нас был местный Стоун Хенч, правда размером по менее и под седалищные места приспособленный. А шагах в трехсот от нас Гад Змеевич, богатырь и все наши ремонтировали крышу избушки, ну и некоторые пекли вторую пиццу.

А я сижу под внимательными проницательными взглядами, и смотрю в лужу… Оттуда на меня округлившиеся глаза лягушки… Может царевна, а? Сидит, стрелу от Ивана-царевича дожидается, а туточки конкуренция солидная — бабы Ёжки они ведь не старые совсем.

Первая, вторая и четвертая — едва ли лет по пятьдесят. Третья, пятая, шестая, седьмая и девятая — лет по сорок, моложавые еще. Остальным максимум тридцать. Красивые все — волосы темно-рыжие, глаза зеленющие, как листья кувшинки вот этой, кожа молочно-белая с розовым румянцем, и фигурки темными платьями обтянутые — закачаешься. Вот будь я на месте Ивана-царевича такой сюрпрайз как лягушка-царевна и не рассматривала бы… А еще подумалось мне, что вот не зря, ой не зря любвеобильный Гад Змеевич ёжек на болотах своих привечает…

— О чем задумалась? — вопросила одна из Ягусей.

А первая, самая суровая, взяла метлу свою, оземь ударила, и стала метла тонким прутиком. Протянула она тот прутик, коснулась поверхности лужицы, да и молвила:

— А сейчас узнаем-выведаем. Про мысли твои все углядим!

И только она это сказала, как покрылась рябью лужица, да экраном стала! Экраном плазменным жидкокристаллическим! А там… и сверху! И стоя! И быстро-быстро! И с боку! И сзади! Вся лягушачья камасутра!

Я покраснела, ведьмы потрясенные взгляды с меня на лужу и обратно, а старшая нахмурилась и вдруг приказным тоном:

— А ну брысь!

Три лягушки выпрыгнули из лужи. Первая откровенно ржала, держась за пузико зелеными лапками, вторая с убийственной рожей мчалась за третьей. А третья мотала прочь, но с такой похабно-счастливой лыбой на морде!

— Какие лягушки развратные пошли, — задумчиво глядя вслед парочке, произнесла одна из Йожек.

— И не говори, — вступила в разговор молоденькая, — давеча случай был — Иван-царевич, честь по чести стрелял, и стрела в соответствии с договором в болото. Он за ней, он через степи и леса, он через реки и горы! Прискакал и что видит!

— Что? — заинтересованно выдохнули Яги.

— Василиса его с животом сидит! — возмущение бабы Йожки было не шуточным. — С животом! На девятом месяце! Как вам?

Все руками развели, одна из сорокалетних задумчиво:

— А чему удивляться? Вот ты только что сама видела, о чем рядовые лягушки думают и это за месяц до брачного сезона! Похабник!

— Да ладно, — вступила в разговор одна из молоденьких. — Видала я того Ивана — тормоз он. Небось, за стрелой не мчался, а ехал неспешно годика два, тут уж у любой Василисы терпение кончится! Так что поделом ему!

Сижу потрясенно слушаю! Ну нифига себе у них тут аниме моралес!

А первая баба Яга как тихо так, но очень властно:

— Хватит! Не о том разговор сейчас, не за тем встретились. Об ином и рядить будем!

И снова прутиком в воду, да со словами:

— За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом, да за отвагой, отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи нам страх, самый страшный из страхов…

И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… и улыбаться я перестала…

Потому что там была я. В мои пятнадцать лет. С хвостиком, зареванными глазами и в старенькой линялой пижаме, сжавшаяся и обнявшая колени руками я сидела на полу под дверью… А там плакала мама. Ночью, в подушку, чтобы мы не слышали… И я ничего, совсем ничего не могла сделать…

— Нет твоей вины, — вдруг сказала первая баба Яга, — каждый сам судьбу выбирает, за судьбу свою и ответственность несет. Мать твоя могла о муже-изменщике забыть, счастье с другим построить, мечты добиться, да выбрала долю горькую. Она жалость к себе лелеяла, она обиду хранила, она избрала путь свой, не ты. Могла бороться, могла забыть, а выбрала слезы. Ее выбор, не твой.

Я вскинула голову и посмотрела на бабу Ягу. В ее глазах было сочувствие, но была и уверенность. А еще поддержка, незримая, но такая ощутимая. И я вдруг почувствовала себя легче. Мне стало легче… Действительно легче, словно груз какой-то с плеч упал и спина распрямилась.

И Яга кивнула, словно чувствовала каждую мою эмоцию, улыбнулась и вновь произнесла:

— За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом, да за отвагой, отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи любовь самую чистую, самую светлую…

И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… И я улыбнулась.

Потому что там был Ромочка. Тот каким я увидела его впервые — маленький, пальчики крохотулечки совсем, носик смешной такой и глазенки серьезные-серьезные.

— С добром приняла, с любовью, — тихо сказала первая ведьма. — Обиду на брата не таила, да за грехи родителей не осуждала, истинная ведьма.