Все ведьмы – рыжие

– Майозенку, – зачем-то поправила я. Потом, опять непонятно с чего, вдруг начала объяснять: – Понимаешь, был момент, когда Катя, мама Ромки, поступила… – я запнулась и прошептала: – Не очень хорошо. Она потом одумалась и исправилась, но какой-то комплекс остался, и теперь Ромке разрешает все, в том числе майозенку.

Почему-то Князь выслушал очень внимательно, и выражение лица было серьезным, а вывод:

– Значит, майозенку… я правильно сказал? – Молча кивнула. – Ага, то есть майозенку ребенку можно, а нормально кормить его мать отказывается? Хорошая попытка списать все на «чувство вины»!

Я оторопела, скатерка решила вмешаться:

– То есть майозенку я готовила зря?!

– Ну почему же, я съем, – невозмутимо ответил Стужев, продолжая пристально смотреть на меня.

В этот миг его уже пустая тарелка исчезла, а на ее месте явилось новое блюдо… Грибная поляна из шоколадного и сливочного мороженого, озерцо зеленоватого желе, в котором застыли рыбки из сухофруктов, и все это припорошено белым шоколадом.

– Майозенка моя! – с ходу сориентировался Ромка.

– Отлично, а я Риту забираю, – вставил Князь.

Ромочка насупился, даже кулачки сжал и выдал:

– Йита моя!

– Явно прослеживаются еврейские корни, – задумчиво произнес Стужев. – Дите, еще раз, медленно и с расстановкой – тебе майозенка, мне Рита, заметь, ты получаешь лучшее.

Малый подумал и уверенно сказал:

– Йома!

Стужев вопросительно глянул на меня. Перевожу:

– Он не «дите», он Рома.

Князь невозмутимо протянул руку, Ромочка смущенно-удивленно-восторженно ее попытался пожать, Стужев выдал:

– Приятно познакомиться, я Алекса… дядя, в общем.

– Почему «дядя»? – удивилась я.

Отняв руку у ребенка, который активно увлекся пожиманием, Стужев наклонился ко мне и прошептал:

– Так если он свое имя исковеркал до неузнаваемости, представляешь, что с моим сделает? Так что пусть будет «дядя».

С трудом сдержала улыбку, нет, ясно, что Стужев сейчас просто прикалывается, но умеет же.

– Ладно, держи майозенку. – Князь протянул ребенку блюдо с кулинарным шедевром.

Но Ромка радоваться не спешил и, подозрительно глядя на Стужева исподлобья, хмуро напомнил:

– Йита моя!

– Жмот, – прокомментировал Стужев.

Ромка молча и требовательно посмотрел на меня, ожидая перевода непонятного слова. Я подумала и сказала:

– Живот. У дяди болит животик.

Малыш удовлетворенно кивнул и, взяв ложку, приступил к первому грибочку, Стужев же полностью развернулся ко мне и, не скрывая подозрительности, протянул:

– Так, а ты уверена, что правильно перевела мне слово «Йома»? Ибо возникли у меня смутные сомнения в качестве твоей компетентности как переводчика.

Я посмотрела на Ромку, дорвавшегося до желе и рыбки из кураги и, несмотря на занятость, прислушивающегося к разговору, посмотрела на Стужева и прямо спросила:

– Князь, а зачем ты собственно, няшка злодеистая, явился?

Серые глаза потемнели, с лица исчез даже намек на улыбку, и у меня грубо спросили:

– Марго, я тебя оскорблял?!

Ой, ой.

– Прости, – выдавила с трудом, – так зачем ты пришел?

Мрачный взгляд продолжал неприязненно буравить мое лицо. Затем Стужев соизволил дать ответ:

– Ты мне нужна сегодня.

– Йита моя, – напомнил недремлющий Ромка.

Я подтвердила кивком. Князь ответил злой ухмылкой и потребовал у скатерти кофе. Мы посидели в тишине, пока отечественное фэнтези глотало черную горькую жидкость, а потом Стужев соизволил задать вопрос:

– Маргош, у тебя платье есть?

Чуть подавшись к нему, я громко прошептала:

– Стужев, ты не поверишь, я – девушка!

– Намекаешь, что оглашение твоей половой принадлежности я обязан логически связать с имеющимися в твоем гардеробе платьями? Но, Маргош, я тебя ни в одном не видел, так что вопрос обоснован.

Мы с Ромкой переглянулись, малый показал некоторым коричневый от мороженки язык, я бы тоже кое-что показала, но не буду.

– Есть платье, – хмуро ответила Князю.

– Длинное? – продолжил вопрос Стужев.

– Нет, – нехотя созналась.

Не люблю длинные юбки.

Укоризненный взгляд и ехидное:

– А говоришь «девушка». Хотя я заподозрил неладное, едва ты выразила сомнение во всеобщей ориентации нашей группы. Знаешь, у кого что болит… – и такая многозначительная пауза.

Сложив руки, я направила пристальный взгляд на эту не в меру самоуверенную харю. Он сам начал, я вообще молчала.

– Прости, Князь, – мило улыбнулась, – видишь ли, я скрывать и не собиралась, а вот твоя скрытность вызывает грустные мысли по поводу трусости…

Договорить не успела – послышался звук проворачиваемого в двери ключа, затем скрип, а после на всю квартиру раздалось:

– Ромочка!

Малый радостно заорал:

– Мама-а-а!

Князь стремительно поднялся, обошел стол, подхватил малого и опустил его на пол – Ромочка умчался к неожиданно пришедшей Кате. Стужев с совершенным спокойствием произнес:

– Уменьшись.

Скатерть сжалась до носового платка и была спрятана в карман фэнтезийщика. За все это время я не успела сказать ни слова, зато успел Князь – склонившись надо мной, он с усмешкой произнес:

– Меня нет.

Я все так же сидела, когда в кухню ворвалась Катя – с пакетами из магазина и стопкой каких-то книг.