ВСЕ включено

– Опыт тесного общения с турецкими мужчинами у меня, конечно, крошечный, зато – в десяточку. И ты бы знала, Седа, свидетелем скольких слез подруг мне пришлось стать, – вздохнула Лиза. Так легко учить других чужими ошибками, и таким глупым это кажется, когда вопрос касается тебя саму. – Запомни, Седа, если турок сказал: «Звезды меркнут перед твоей красотой» в тысячах вариаций – он хочет с тобой переспать и только. Если сказал: «Давай прогуляемся» или «Пойдем вместе на море» – он хочет с тобой переспать и только. Если сказал: «Ты украла мое сердце» – он хочет с тобой переспать и только. Если через одно-два свидания он заявит, что любит тебя, он – что? Верно, хочет с тобой переспать и только. Эта часть главы «О мужчинах» из учебника турецкой жизни проверена десятками русскоговорящих девчонок.

– Фьюю, косматая. Живи одна в своем черно-белом четком мире, а меня из моего разноцветного к себе не перетаскивай. Ты правда не видишь разницу между туристками-однодневками и мной, месхетинкой? Со мной ни один турок так не поступит, кишка тонка.

– У смазливой мордашки, и тем более у… хм…, – Лиза застенчиво скосила взгляд вниз, – национальности нет. – Для многих курортников иностранки – это не люди, а всего лишь очередной пунктик в списке побед. Для многих, не всех, конечно. Но твой гарсон, извини, не похож на страстно влюбленного Ромео. Просто будь осторожна, подруга.

Увы, нельзя уберечь от боли того, кто сам летит на острие ножа.

Самое важное, как часто бывает, осталось неозвученным. «Брось его, скорее встретишь того, кто действительно будет тобой дорожить. Этот не поможет тебе заполнить разрастающуюся с каждой минутой черноту в твоей душе». Хотя как можно бросить того, кто уже, подло, не афишируя, отказался от тебя? Именно так Лиза расценивала вызывающее молчание избранника Седжиль, который после памятного обеда свежевыпотрошенной рыбой, казалось, забыл о существовании своей «невесты». Когда – на сотом пропущенном вызове – иссякало терпение, отделывался сухим «занят, перезвоню».

– Вчера ты нагло намекнула на мой разросшийся зад, рыжая, – в обычно барабанной четкости голоса Седжиль промелькнули надрывные нотки. – Знаешь, почему с ним случилась такая оплошность? В пасмурную погоду я тоскую особенно сильно. Днем клиенты сдерживают, не дают расклеиться, но потом наступает самое тяжелое время – вечера. Одна рука непроизвольно тянется к почти опустевшей вазе с конфетами, вторая – к мобильному. Вдруг как ты его называешь гарсончик что-то написал или позвонил, а я не слышала. Нет. Тишина. Знаешь, как она разрывает барабанные перепонки? Словно долбит молотом с почему-то острым, намазанным ядом наконечником. Бам-бам-бам. Не только в уши, но и в сердце. Оно – его основная мишень. Аллах свидетель, я пытаюсь сопротивляться, включаю телевизор или видео в интернете, громко смеюсь с Адой. Но все равно рано или поздно обнаруживаю себя на балконе с телефоном в руке. Дисплей светится, на нем – знакомый до мурашек номер и сообщение: абонент занят, перезвоните позже. Я не видела его уже шесть дней, Лиза. Он занят уже миллион минут. И ты хочешь, чтобы нынешний, очередной невыносимый вечер прошел так же?

Безцветность голоса Седжиль возымела эффект. Казалось, даже гортензии в ее духах скорбно опустили кудрявые головки.

– Хорошо, мы пойдем сегодня в кафе, – сдалась Лиза. – Начнем знакомить Аду с турецкими вкусняшками. Но сделаем это после вечернего шоу в отеле. Будет концерт какого-то местного красавчика, страсть как посмотреть хочется.

– Фьюююю! Посмотреть или все-таки послушать? – гортензии снова приобрели характерный для них насыщенно-дерзкий аромат. – Глупость ты сморозила, косматая. Не пустят тебя туда, персоналу запрещено участвовать в развлечениях для туристов, это во-первых.

– Ты со знанием дела говоришь.

– Здрасьте, баба Настя! Для меня все двери открыты, – но вспыхнувший при этих словах румянец шепнул об обратном. – Сразу после работы в кафе и точка, потому что во-вторых, на «местного красавчика» ты можешь посмотреть уже сейчас, они к тебе сами стадами ходят, – громко пробурчала по-турецки Седжиль, откровенно кивнув на застывшую в дверях магазина фигуру. – Я ушла. Любуйся на здоровье.

– Стой!

– Покаа, рыжаяяя, – пропела Седжиль и, демонстративно запустив в подругу воздушным поцелуем, скрылась в прохладе коридора.

В дверном проеме, по-хозяйски оперевшись рукой о косяк и выставив колесом грудь в перепачканной землей футболке, горделиво осматривал магазин отельный садовник. Сросшаяся на переносице чаща бровей с вкраплениями поседевших листьев не гармонировала с по-юношески голодным блеском в его глазах. Невысокий, как и большинство турков, с выжженной работой и обветренной временем кожей, он выглядел словно только что вернувшийся из дальнего рейса моряк, много часов проведший на капитанском мостике в ожидании суши и всех связанных с ней радостей.