И Лилипупс вздохнул. Когда вздыхают с таким объемом грудной клетки, окружающее пространство не может не отреагировать. Вот и теперь сдуло за угол какое-то привидение, торопившееся в подземелье со срочным поручением от второго герцогского вице-секретаря, а маленькое походное бюро, шествовавшее за ним с бумагами, опасливо потопталось на резных изогнутых ножках, после чего избрало более длинный, но и более безопасный обходной путь через музыкальную комнату. Вздыхал же тролль по той причине, что у него самого давно имелась любимая анкета, но применить ее было решительно негде, вот он и грустил.
Выглядела она следующим образом:
Других вопросов в этой анкете не было, что объяснялось весьма просто и о чем уже говорилось выше: славный тролль последовательно отстаивал главный принцип армейского анкетирования — в армии вопросов не ставят, в армии ставят только задачи.
Но Юлейну достался стандартный опросный лист со множеством пунктов. Расторопный, как и все кассарийские призраки, морок-секретарь вынырнул откуда-то из-под пола, заставив короля слегка вздрогнуть, и с поклоном протянул ему письменный прибор на золотом подносике. Тут же подбежал маленький, но весьма удобный письменный столик и призывно откинул инкрустированную крышку. Юлейн решительно взмахнул пером — так придворный скрипач артистично взмахивал смычком прежде, чем одарить слушателей очередной волшебной мелодией, и король позаимствовал у него этот красивый жест, решив, что сейчас он как нельзя более уместен.
Анкета интересовалась даже теми интимными подробностями, которые ее, в общем-то, не касались. Она спрашивала, сколько лет будущему бойцу тиронгийской армии, женат ли он, счастлив ли в браке, есть ли дети и другие вредные привычки, имеет ли тещу, если да — то армия желала получить ее характеристику и, как бы между прочим, узнавала, готов ли новобранец отдать жизнь за родину за стандартное жалованье.
Юлейн, до сего дня не заполнявший ничего сложнее кроссвордов, увлеченно скрипел пером.
— Род занятий.
— Монарх.
— Должность.
— Король.
Лилпупс заглянул через плечо своего новобранца с целью контроля и отеческого наставления.
— Король чего? — уточнил он.
— Тиронги, разумеется.
— Значит, заполняем без ляпсусов.
Покончив с семейным и общественным положением новобранца, анкета переходила к вопросам практического свойства. «Имеете ли вы в своем распоряжении собственное или иное ездовое животное, на которое не имеет претензий, а также имущественных прав другое лицо (члены семьи, члены общества)», — интересовалась она.
Юлейн смущенно улыбнулся и даже слегка зарделся.
— Они обещали мне древнеступа, — признался он, указывая пером в пол.
— Исчадия? — подозрительно спросил Лилипупс, имея в виду выходцев из Ада. — А они могут?
— Таксидермисты.
— А, исчадия. Они могут.
Тролль предался размышлениям. Он еще не обзавелся личными убеждениями относительно древнеступов, их роли и месте во вверенном ему воинском формировании, но вспомнил, что Такангор как-то раз отозвался о них весьма одобрительно.
— Пишите, — разрешил он.
И Юлейн лихо вписал в пустую клеточку «древнеступ», совершив таким образом переворот в науке.
— Внизу, где указано вам про подпись, поставьте крестик, — сказал бригадный сержант, когда великий труд был завершен.
— Но я же умею писать, — изумился король, в котором был неистребим здравый смысл гражданского человека.
— Значит, вам нетрудно порисовать крестик.
Возразить было нечего, и Юлейн поставил в конце анкеты изящный крест, подтвердив его витиеватым росчерком, которым утверждал все государственные документы.
* * *
Страшно подумать, сколько людей на свете живут ужасно непредсказуемой жизнью. Ложась спать, они тревожатся, что случится — и случится ли — с ними завтра. Просыпаясь, гадают, что принесет им новый день, произойдет ли что-то невероятное, переменится ли судьба, встретится ли чудо, или и сегодня они проживут, как отбудут по привычному опостылевшему расписанию, чтобы к вечеру и вспомнить было нечего, и станут утешать себя тем, что зато у них не хуже, чем у всех, а главное — не иначе. Трудно, невероятно трудно пребывать в этом постоянном напряжении, в вечном ожидании и в конце тосковать о несбывшемся.