Все возрасты любви покорны

– Я писал ей письма, – ответил отец. – Да, письма, в которых рассказывал о своей любви и обо всем, что меня волновало. Я не подписывал их, отправлял по почте. И даже не знал, читает она эти послания или нет. А когда твоя мама шла по школьному коридору, то я старательно отводил от нее свой взгляд. Мне казалось, что все вокруг знают о моей любви к этой девушке. И смеются надо мной. И я так старался скрыть эту любовь, что вскоре все действительно начали о многом догадываться. А однажды твоя мама сама подошла ко мне и спросила, не я ли пишу ей письма. Я не смог солгать и во всем признался. Я думал, что сейчас она посмеется надо мной, и между нами все будет кончено. Но вышло так, что она стала отвечать мне. И так мы переписывались очень долго…

– Полуночники, ужинать! – мама, стараясь казаться сердитой, заглянула в комнату. Но она была плохой притворщицей, глаза выдавали ее. Они светились от счастья. Разумеется, она все слышала. – Уже ночь на дворе.

Действительно, за разговором они и не заметили, как тихо угас вечер за окном. Снегопад давно прекратился. В потемневшее, почти фиолетовое, небо будто кинули горсть светляков, и юная рогатая луна заботливо пасла их, словно корова телят. Иногда звезда падала, оставляя за собой светящийся след. Только астрономы да влюбленные могли не спать в столь поздний час.

Не мог уснуть и Витька. Он сидел на подоконнике, смотрел на звездное небо и о чем-то думал. Или мечтал. Или вспоминал. Или загадывал о будущем. А скорее всего, все это происходило одновременно.

Ночь длилась вечность. И в эту самую ночь он окончательно простился со своим детством.

…Они встретились на следующий день, совершенно случайно. Во всяком случае, он не искал встречи с Ларисой. Девушка возвращалась домой после занятий в музыкальной школе с неизменной скрипкой в руках. Но уже около своего подъезда, вместо того, чтобы зайти, как обычно, внутрь, она внезапно свернула, зашла за угол девятиэтажки и увидела Виктора, который незаметно, как ему казалось, шел за ней всю дорогу, оберегая от всяческих возможных бед. Тот смутился и попытался скрыться, но девушка окликнула его.

– Ты извини меня за вчерашнее, – сказала она. – Просто мне было очень плохо.

– А сейчас?

– А сейчас хорошо. Ты бы знал, какая я сегодня счастливая! Вчера вечером пришло письмо…

– И что же теперь?

– Знаешь, ты заходи к нам иногда, если хочешь. Но только пойми меня…

– А я понимаю.

– Вот и замечательно, – улыбнулась девушка. – Ну, пока!

– До встречи!

И они разошлись в разные стороны. Виктор шел и думал о том, как хорошо, что он сдержался и сумел не сказать ей о своей любви. Конечно, очень трудно – улыбаться, когда тебе хочется плакать. Но еще хуже – знать, что никогда уже не увидишься с ней. Пусть так, пусть друзья. Ведь то, что она не любит его, ничего не меняет в его отношении к ней. Он понимает ее.

Ведь это так непросто – любить по-настоящему.

И день за днем уходит детство

Понедельник.

Армия повстанцев, в рядах которой сражался и я, дружно и без страха атаковала крепость, где засели правительственные войска. Но при этом мы несли огромные потери. Наши ряды таяли с неимоверной быстротой. Сашку Суслова расстреляли, как в тире, в него попало не меньше десятка снежков, прежде чем он нашел укрытие за большим сугробом. На Лешку Сизова, которому удалось добежать до главных ворот крепости, сверху свалили целую глыбу снега, и он, не удержавшись на ногах, упал. С меня сбили шапку, а когда я начал ее поднимать, снежок, твердый, как камень, пребольно врезался мне под левую лопатку, точно меня укололи шприцом. Не знаю, как насчет пользы, а прыти он мне прибавил ощутимо. И я позорно отступил на недосягаемое для прицельных выстрелов расстояние, к футбольным воротам. К тому времени наша очередная атака окончательно захлебнулась, и все повстанцы собрались там же.