Все возрасты любви покорны

И тогда я начинаю мечтать. Мне представляется, что на Светку напали хулиганы. Она в страхе кричит, и тогда, неизвестно откуда, появляюсь я. Но не такой, какой я есть, задохлик, а мускулистый, сильный и бесстрашный. Я заслоняю Светку своим телом. Первый бандит падает на землю, сраженный молниеносной подсечкой, второй летит кубарем после мощного хука в челюсть, третий… У него в руках блеснул нож! Он наносит мне удар, и в то же мгновение я бью его ребром ладони по шее. Бандит падает и уже не встает. Я, истекая кровью, медленно опускаюсь на землю, надо мной склоняется Светка. Она взволнованна и бледна. И шепчет мне: «Ты мой герой!»…

Мои мечты прерывает звонок с урока. Заливается, словно с ума сошел, и даже не хочет понимать, как он некстати. Я мысленно чертыхаюсь, слезаю с «коня» и бреду в раздевалку, куда ушли уже из спортзала все ребята.

Уже с порога замечаю в раздевалке какое-то непонятное оживление. Генка взобрался на скамью, у него в руках конверт, на котором крупными буквами синим фломастером выведено: «Артему Громову». Однако Генка с громким треском разрывает запечатанный конверт, извлекает лист бумаги и начинает вслух читать то, что там написано.

Я понимаю, что на моих глазах совершается подлость, но не могу сойти с места, словно меня парализовало. Зато обострился слух. Генкин голос врывается в мои уши как звук канонады.

– «Милый Артем!» Ха-ха! – читает и сразу же комментирует Генка. В эту минуту он очень некрасив, с возбужденным лицом, раздувающимися ноздрями, зло прищуренными темными глазами. – Смотри-ка, уже милый! «Ты мне очень нравишься. Ты – парень моей мечты…» Вот это сильно сказано! – Генка делает движение, как будто хочет разорвать листок, но любопытство пересиливает раздражение, и он продолжает читать: – «Я предлагаю тебе свою дружбу».

Этого Генка уже не в состоянии вынести. Он в бешенстве кричит:

– Дура!

И всем становится ясно, что Генка знает автора послания. Я тоже знаю, кто это. А потому делаю шаг, правой рукой вырываю листок из Генкиных рук, а левой, как во сне, наотмашь бью его по удивленной физиономии. И тут же моя голова раскалывается на миллион крошечных колокольчиков, каждый из которых яростно звенит, пытаясь заглушить другие. А перед глазами вспыхивает и мгновенно гаснет радуга. Профессиональный удар!

Краем затухающего сознания я улавливаю поднявшийся в раздевалке шум, топот, крики…

Медленно прихожу в себя. Моя голова лежит на коленях Артема. У него пламенеет скула. Где-то в отдалении, вероятно, из душа, слышен шум льющейся воды и слабый голос Генки. Я понимаю, что произошло, и благодарно смотрю на Артема. Затем разжимаю кулак – в нем зажат смятый листок. Артем, повинуясь моему взгляду, берет его, читает, не вслух, про себя. Сначала он краснеет, затем бледнеет. Но не произносит ни слова. Наконец встает, помогает подняться мне. И мы уходим. Он поддерживает меня.

Физкультура – последний урок, и мы совсем уходим из школы. Артем провожает меня до дома. Я счастлив, несмотря ни на что – рядом со мной идет настоящий друг.

Мы прощаемся у подъезда. Я даже улыбаюсь и пренебрежительно махаю рукой – мол, все хорошо, старина, не беспокойся за меня. Мы обмениваемся мужским рукопожатием, и Артем уходит. Я поднимаюсь на лифте на свой этаж, открываю дверь ключом, вхожу, раздеваюсь и иду в свою комнату.

И только в комнате у меня подкашиваются ноги, и я без сил валюсь на диван.

Я рыдаю, но не от боли, нет. Мне очень обидно, а почему – не знаю.

Суббота.

О драке в раздевалке никто не узнал, и она не имела никаких последствий для ее участников. Когда я говорю «никто», то имею в виду учителей, и даже всеведущую историчку Александру Петровну. Но вот нашим девчонкам каким-то образом удалось проведать обо всем, и теперь они с завистью глядят на Светку. Вслух между собой осуждают, а втайне мечтают о том, чтобы кто-нибудь из ребят подрался из-за них.

На перемене ко мне подошла Светка, бледная и тихая. Впервые я не поглупел, оказавшись рядом с ней, потому что чувствовал себя героем. Но у Светки было другое мнение.

– Ты напрасно кинулся в драку, Миша, – сказала она. – Ты был не прав.

Я удивлен, почти раздавлен этой несправедливостью. И бессвязно лопочу:

– Но это же подлость… Ты не понимаешь… Это не по-мужски…

Но Светка непоколебима.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказала она, глядя на меня честными глазами. – Но эту записку написала не я.

А кто тогда? Может быть, я? Разумеется, этого я не сказал. Просто промолчал, опустив голову.

– Ты мне не веришь? – удивилась Светка. Но как-то уж слишком нарочито. – Но это правда.

Как сказала бы моя мама, кому она нужна, эта ваша правда… Но, вероятно, после вчерашнего удара по голове я действительно поглупел, потому что вдруг выпалил:

– Но я видел, как ты выходила из нашей раздевалки.

Светка покраснела и даже прикусила губу, что с ней бывает только в минуту полного замешательства. Но все же не сдалась.

– И что это доказывает? – спросила она, недоуменно пожав плечами.