Все впереди

Как печальны свибловские дома в третьем часу ночи! А веселее ли в эту пору и похожий на пчелиные соты Теплый Стан или какой-нибудь бесконечный бульвар с хорошим названием — Сиреневый? Даже вокзалы, эти лимфатические узлы города, одиноки и задумчивы в такую тихую пору.

Севастьянов и Климук
На орбите садют лук.
Да и в нашенском НИИ
Перешли на трудодни.

Этот стихотворный шедевр остался на память от ночной болтовни во вчерашней компании. Спирт, разбавленный клюквенным морсом, нейтрализовался в крови так медленно, что первый таксист с подозрением посмотрел на Иванова. И укатил, ничего не сказав. Второй оказался сговорчивее. «Не купить ли у Славки машину? — подумал Иванов. — Отдаст подешевле. У него три дня до отъезда». Иванов устыдился собственной меркантильности.

Я, ты, он, она,
Вместе целая страна!

Самое занятное — это ни с того ни с сего «Над тобою солнце светит!» Он попытался вытравить навязчивое звучание космическим луком. Но бездарная нелепая песенка звучала даже сквозь недоуменные и тревожные размышления. В чем дело? Почему Зуев позвонил так поздно? что случилось?

Щедрый после похмелья, Иванов не стал дожидаться таксистской сдачи. Лифт действовал безотказно, только уж слишком шумно. Даже не нужно было звонить в двери, Зуев шел открывать. Он был в спортивном костюме и выглядел вполне нормально. Он заметил блеснувшую в глазах Иванова злость и хлопнул его по спине:

— Не злись, старина! Сейчас я покажу тебе кое-что…

В квартире гремел вальс к пушкинской повести «Метель». В комнате, где был проигрыватель, стоял стол с бутылками, а на диване босиком, вернее, в одних носках, по-турецки сидел пьяный Медведев. Галстук болтался на его мощной шее, как веревка на колхозном быке.

Иванов не верил своим глазам. Горечь и странная неосознанная обида захлестнули его. Медведев, который всегда с таким сарказмом, с такой чуть ли не ненавистью относился к выпивкам, был пьян, и поэтому Иванов не верил своим глазам.

— Зуев, когда ты вырубишь эту сентиментальщину? — Медведев обернулся к Иванову: — А, старичок, это я поднял тебя с постели! Извини, но ты должен выпить на брудершафт с капитан-лейтенантом Зуевым! Зуев, где ты? Он снова жарит яичницу. У него ничего не нашлось, кроме омлета, каберне и Свиридова. А я требую кровавый бифштекс! Вагнера и «Сибирскую»! С русской тройкой! На худой конец одну «Белую лошадь»…

Иванов молчал. Откуда знает Медведев про «Белую лошадь»?

— А ты поезжай к Мишке, — сказал, вернувшись с бутылкой рислинга, Зуев. — Только один он может прокатить на этой лошадке.

— Бриш? Знаешь… — но Медведев недоговорил, всем корпусом повернулся в сторону Иванова. — Александр Николаевич! Саша… Вы, конечно, удивлены. Зуев, нальешь ли ты нам? Этого самого каберне. Мы выпьем с Ивановым! На брудершафт, и не менее…

— Слушай, Димка, не пора ли тебе швартоваться? — Зуев налил в бокалы и обернулся к Иванову: — Он третью ночь не ночует дома.

Иванов продолжал молча глядеть в одну точку. Он был готов к любой неприятной новости, но только не к этой. Медведев в таком виде не вмещался в его сознание. Казалось, что рвались самые крепкие связи, трещали самые надежные опоры всего окружающего. Иванов оглядел комнату: было ясно, что Наталья, жена Зуева, тоже дома не ночевала.

— Где же он ночует? — спросил наконец Иванов, беря стакан.

— Черт их разберет! — Зуев выругался. — Жена плачет, звонит через каждые два часа. Дочь не спит. Просят связаться с милицией. На работе его нет, на даче тоже.

— Как так? — встряхнулся и помрачнел Медведев. — Разве она не знает, что я у тебя?

— Здрасьте! — Зуев отхлебнул из бокала. — А кто, по-вашему, приказал: «Ни одна живая душа не должна знать, где я». Я, конечно, намекнул Зинаиде Витальевне..

— Браво, Зуев! Теперь мы дернем с Ивановым каберне! Что? Рислинг? Что такое рислинг? О, твои соседи снова стучат. Зуев, а какие стенки у твоей субмарины? Там-то у тебя никто не стучит?

— Еще как стучат.

Медведев захохотал:

— А ты? Ну и что тогда ты?

— А я сплю. Продолжаю спать, хоть бы что.

…Иванов резко опрокинул в рот то, что налил ему Зуев. В стакане оказался коньяк. Иванов отломил квадратик от размякшей шоколадной плитки. Было уже утро. За окнами давно растаяла августовская московская мгла.

Иванов, теряя ощущение реальности, с пятого на десятое слушал разговор, все еще не желая или не умея пристроиться к их продолжающемуся диалогу. «Они говорили, наверное, всю ночь, у них традиции. А что он? Он помолчит. Кто бы мог ожидать? Медведев… Умница. Тот самый, что предсказывает события…» И вдруг Иванову захотелось узнать, вернее проверить, точно ли он их предсказывает:

— Дмитрий Андреевич, как вы думаете…

— Зуев? Налить! Он со мною на «вы».

— Как вы думаете, — продолжал Иванов, — что с вами будет, если вы будете пить? Что будет с вашей женой?

Медведев вскочил: