Все впереди

— Ты подумала: «Неужели этот старик и есть тот самый одноклассник, с которым вместе зубрили бином Ньютона?». Так вот, это именно я. Тот самый, Любаша. Ты ничуть не ошиблась.

Она рассмеялась, а Бриш пристально посмотрел в ее переносицу.

— Где твой приятель? — спросила Люба, чувствуя какую-то неловкость от его не совсем обычного взгляда.

— Ушел смотреть секс-фильм.

— А ты-то чего теряешься?

— У меня нет валюты, — сказал Бриш. — Надеюсь, позволишь мне закурить?

— А что, у него есть валюта? — Люба взяла предложенную карамельку.

— У Аркашки есть все! Даже любимая женщина…

— Ну, Мишенька… ты что, ему завидуешь?

— Завидую, но не ему.

— Кому же? — Она тут же покаялась, что задала этот вопрос, но было поздно.

Он сильно вздохнул и вытянулся в кресле. Люба почувствовала, что краснеет.

— Ты, кажется, прекрасно знаешь, кому я завидую, — смелея, сказал он.

— Можешь не продолжать…

Она встала и поправила волосы.

— Нет, откуда он взялся, твой Медведь? — не унимался. Бриш. — Пришел, увидел, победил… И уши у него торчали, помнишь? Точь-в-точь как у медведя. Учти: ни у меня, ни у Славки Зуева уши так не торчали..

Люба начинала терять терпение. Она спросила:

— А как сейчас поживает Славик? Ты с ним встречаешься?

— Редко, но метко. После каждого автономного плавания мы пьем с ним в ресторане «Прага». Главным образом за ваше здоровье, мадам!

— Он женат? — Люба еле сдержала зевок.

— Конечно. Разве ты не знаешь его жену?

— Наталью? Еще чего!

— Вот и я говорю, что вы с ней приятельницы…

Он умел понимать повороты причудливой женской логики, но не заметил ее второй зевок. Наконец он встал — длинный, нескладный, вызывающий у нее жалость.

— Прошу пардону, я исчезаю… Адью… — Не касаясь ее, он приподнял на ладони ее волосы. — А ты такая же. Только еще больше похожа на Лопухину… Ту самую, с портрета Боровиковского.

Он ушел, и Люба, обманывая себя, подумала: «Почему он не женится?». Конечно, ей было давно известно, почему он не женится. Бриш был так же, как в школьную пору, влюблен в нее. «Но, боже мой, как хочется спать!». Она едва нашла силы замкнуть дверь, раздеться и лечь в постель.

2

Почему раньше не замечалась эта медлительность? Трап двигался к самолету, как черепаха, стюардессы, казалось, еле переставляют ноги. Таможенники и те никуда не спешили. Но особенно долго пришлось ждать чемоданов. Отечественная неразбериха то тут, то там кидалась в глаза. Парижский рейс перепутался с брюссельским, две разнородные толпы слились воедино. «Многие „парижане“ уже никогда не увидят друг друга», — подумалось московскому наркологу Иванову, когда он встал в очередь к паспортному контролю. Итак, первая очередь. Первый толчок. Наконец, первые фразеологические единицы. «Ну и не возникай!» — твердо произнес верзила в бобровой шапке. Фраза была адресована бритому профессору. Стремясь к порядку около багажного эскалатора, профессор вступил было в пререкания, но от этого «не возникай!» сразу лишился дара речи.

«Наверное, гидростроитель, — подумал Иванов про верзилу. — Строит каналы для бедных дехкан. Только зачем весной он водрузил на свою тупую голову бобровую шапку?» Профессора было жаль, но нарколог ничем не мог подбодрить его…

В Авиньоне Иванова поместили в одном номере с профессором. Дяденька, конечно, храпел, но вполне умеренно. Соседи в общем-то были довольны друг другом и на экскурсиях, старательно пытаясь постичь начатки Витрувия, садились вместе, поближе к гиду.

— Обратите внимание, — всегда одинаково начинал мсье Мирский. — Слева от нас типичный образец функциональной архитектуры.

Образцы менялись то на позднюю готику, то на раннюю. Больше он ничего не рассказывал.

Другая компания обосновалась в дальнем углу автобуса, и там никто не слушал про архитектуру. В центре обычно усаживались две супружеские четы, маленькая домовитая женщина со своим стареньким ФЭДом, строгая переводчица и парень с ЗИЛа. Иванов все время боялся, что они вот-вот затянут «Подмосковные вечера». В университетском городе Экс такая попытка была, но хор не состоялся из-за лозунга, начертанного пульверизатором на бетонном откосе. С помощью латыни Иванов управился с переводом без переводчиков: «Молодость минус революция равняется национализму». Итак: М — Р = Н. А чему же будет равна молодость? Н+Р, что ли? Что-то в этом уравнении было не то. Иванов хотел поделиться своими сомнениями с бритым профессором, но тому было не до алгебры.

— Дорогой мой, это для нас этап, и давно прошедший, — убеждал он молодого зиловца. — Они тоже придут к коллективным формам, ни одна страна этого не избежит. Вы посмотрите, какие клочки! Тут же на тракторе не развернуться.

— А чего ж мы пшеницу-то у них покупаем? — не сдавался зиловец.

— Товарищи, обратите внимание, — кричал в микрофон гид, но его никто не хотел слушать. — О-ля-ля, — сказал тогда мсье и положил микрофон.