Все загадки истории

И Венера тоже смеялась — звонко и нежно, как колокольчик.

— Довольно, — вдруг коротко приказал Нерон.

И смех будто смыло. Наступила тишина. Нерон сумрачно глядел на Сенеку.

— Вот видишь, учитель, как осторожно надо выражаться. Ты сказал: «Они давно спят». И боги подстерегли твои слова — и получился каламбур. Как грустно… Где этот Тигеллин?

— Тигеллин приближается, Цезарь.

— Вот придет Тигеллин… Ну что же делать?! Кто из оставшихся в живых римлян сможет достойно беседовать с Сенекой?

Амур опустил глаза долу, пораженный грандиозностью вопроса.

В тишине трещали факелы.

И тогда Нерон объявил:

— Я уверен, только один — сам Сенека! — И, не спуская глаз с Сенеки, Нерон приказал: — Немедленно послать за философом Сенекой.

Сенека был невозмутим.

— Будет исполнено, Цезарь, я пошлю трибуна Флавия Сильвана за философом Сенекой.

И Амур вприпрыжку исчез в темноте…

— Какая страшная ночь! Как много крови… — бормотал Нерон. И добавил благодушно: — Но мы прервались. Как прекрасно ты говорил о презрении к смерти. Продолжай, учитель.

— С удовольствием. Вспомни, как ты родился… как вытолкало тебя из утробы в мир величайшее усилие матери…

— Мама… Бедная мама… — зашептал Нерон, приникая к груди Сенеки.

— Ты закричал от прикосновения жестких рук, почуяв страх перед неведомым. Почему же потом, — продолжал Сенека, — когда мы готовимся предстать перед другим неведомым и покидаем теплую утробу мира, почему мы так боимся?

— Сладостна… сладостна твоя речь. — Нерон стонал от восторга.

— Девять месяцев приготовляет нас утроба матери для жизни в этом мире. Почему же мы не понимаем, что весь срок нашей жизни от младенчества до старости мы тоже зреем для какого-то нового рождения?

Амур с факелом выскочил на арену.

— Сенека! Спешит к нам! Его шаги! — закричал Нерон.

— Сенека… — начал Амур и умолк.

Сенатор заржал.

— Как?.. И Сенека?! — воскликнул Нерон.

Амур печально молчал.

— Ну, знаешь!.. Это даже не смешно!

— Трибун с гвардейцами подошли к дому Сенеки, —  докладывал Амур. — И тогда философ собрал всех своих учеников… Потом Сенека погрузился в ванну. И в ванне сам перерезал себе вены. Истекая кровью и беседуя с учениками, философ Сенека испустил дух.

— Величавый конец, достойный Сенеки, который никогда не страшился смерти! — торжественно сказал Нерон.

— Сейчас я рассказал об этом в толпе у цирка. Теперь о смерти Сенеки говорит весь Рим, — закончил Амур.

— Как все призрачно, учитель. Этот мир — череда метаморфоз, не более. Где мальчик Спор, а где юная девица? Где сенатор, а где конь?.. Вот ты стоишь здесь живой, а о твоей смерти уже болтает весь город. — Нерон был ужасен. Страдание изуродовало его лицо, и в глазах его были слезы… настоящие слезы. — Потому что совершилась моя последняя метаморфоза. Пока ты беседовал здесь живой — я превратил тебя в мертвеца, учитель!

— Это и была твоя плата? За этим меня позвал в Рим Великий цезарь? — по-прежнему невозмутимо спросил Сенека.

— Короче, как ты умер для истории, мы выяснили. Теперь остается решить, как ты умрешь на самом деле. Стоп!.. Прости! Есть еще один вопрос: за что ты умрешь? За какую вину? — И Нерон расхохотался. — Да что ж это мы все о смерти да о смерти! Поговорим-ка лучше о чем-нибудь веселом. Ну хотя бы о завтрашнем дне.

Представляешь, утром весь Рим будет обсуждать смерть Латерана, Пизона, Лукана. Ну и, конечно, твою смерть…

— Как их будут жалеть! — вздохнул Амур.

— Нет, больше будут радоваться. Что сами живы, — усмехнулся Нерон. — Так уж устроены смертные. Ну а к полудню про вас забудут. Потому что начнутся Великие Неронии. Интересовать будет только бег колесниц!

Нерон ударил бичом.

И с гиканьем и хохотом Амур погнал по арене сенатора — запрягать его в золотую колесницу.

— После бега колесниц я задумал великие битвы животных. — И Нерон опять ударил бичом.

И в мрачном здании на краю арены распахнулись все двери. И в свете факелов в огромных клетках яростно забегали голодные звери.

И в ответ на крики зверей из подземелья понеслись вопли людей…

— Слон сразится с носорогом… — перекрикивал Нерон вакханалию звуков, — лев — с тигром…

Рев толпы в подземелье все нарастал.

— Да! Да! — в восторге кричал Нерон. — И тогда на арену выйдут они, наши миляги, убойные люди! Речь! Цицерон!

Запряженный в колесницу сенатор патетически начал речь:

— О зрелище битвы на арене! Глядите: вот побежденный гладиатор сам подставляет горло победившему врагу. Вот он выхватывает меч, дрогнувший в руке победителя, чтобы бестрепетно вонзить его в себя. Презрение к смерти и жажда жизни — вот что такое гладиаторский бой!

И сенатор заржал. Амур и Венера бешено аплодировали.

— Какое все-таки замечательное искусство наше римское сенаторское красноречие! — вздохнул Нерон. — Что там еще у нас ожидается завтра? Живые картины из жизни богов и героев! Это, как всегда, будет в центре внимания публики. Сначала покажем прелюбодеяние супруги царя Крита Пасифаи с быком, посланным Посейдоном. Этот номер особенно ценят наши римские зрители…