Все закручено

— Ну что ж. Похлопай себя по спинке, Дрю. Ты хотел сделать мне больно? У тебя получилось. Теперь тебе лучше?

— Угу, в восторге. Довольный до ужаса. Не видно?

— Может, хоть на пять минут перестанешь вести себя, как ребенок?

— Если ты перестанешь вести себя, как бессердечная сучка?

Если бы он стоял достаточно близко, я бы влепила ему пощечину.

— Я тебя ненавижу!

Он холодно улыбается.

— Считай, что тебе повезло. Как бы я хотел ненавидеть тебя — я молился об этом. Что бы выкинуть тебя из головы. Но ты все еще там, под моей кожей, как какая-то чертова смертельная болезнь.

Вы когда-нибудь сидели над каким-нибудь кроссвордом, что печатают в газетах? Вы настраиваетесь на то, чтобы разгадать его до конца — вы начинаете с такой уверенностью, что у вас получится? Но потом становится просто слишком трудно. Отнимает слишком много сил. И вы сдаетесь. Просто… бросаете.

Я прижимаю руку ко лбу. И хотя я стараюсь выглядеть сильной снаружи, голос у меня слабый.

— Я больше не хочу этого, Дрю. Больше не хочу ругаться. Мы можем заниматься этим весь день, но это ничего не изменит. Мне не нужны отношения наполовину. Это не подлежит пересмотрению.

— Черта с два! Пересмотреть можно хоть что. Это всего лишь зависит от того, насколько стороны готовы прогнуться. — А потом он начинает умолять. — А я готов, Кейт — я прогнусь. Ненавидь меня сколько угодно, но… не… бросай меня.

И он звучит так подавлено. Отчаянно. И я должна остановить себя, чтобы не начать его утешать. Чтобы не сдаться, чтобы не сказать «да». Несколько дней назад, я бы так и поступила. Я бы воспользовалась шансом заполучить те крохи, что он мне предлагал. Чтобы он оставался в моей жизни, сделала бы все, что могла.

Но не сегодня.

Потому что теперь дело касается не только меня.

— Я теперь представляю собой «пакетную» сделку. Ты должен захотеть нас двоих.

Он машет кулаками в воздухе, ища что-то по чему бы ударить.

— О чем ты вообще нахрен говоришь? — рычит он. — Такое ощущение, что я застрял в каком-то ненормальном кино, в котором вообще нет никакого смысла! Ничего не понимаю!

— Я говорю о ребенке! Я не собираюсь рожать ребенка в отношениях, где его не хотят! Это не честно. Неправильно.

Не думала, что Дрю может стать еще бледнее, чем уже был, когда сюда приехал, и при этом, оставаться живым. Но я была не права. Потому что его лицо становится еще белее. На два тона.

— Каком ребенке? О чем ты… — Он внимательно меня разглядывает, пытаясь увидеть ответ до того, как меня спрашивает. — Ты… беременна?

Это заставляет меня думать, насколько сильно долбанула его Долорес, а?

— Конечно, я беременна!

Он делает шаг вперед, а его лицо похоже на одну из тех театральных масок, на которых одна половина отражает ужас, другая — надежду.

— Он мой?

Я не отвечаю сразу, потому что настолько поражена его вопросом.

— Чей… а чей еще он может быть?

— Боба, — говорит он, как бы между прочим. Будто он на самом деле верит в то, что я понимаю, о чем он говорит.

— Боба?

— Да, Кейт, Боба. Того парня, что значит для тебя все. Очевидно, что ты с ним трахалась, так что откуда ты вообще знаешь, что ребенок не его?

Шарю в уме по всем своим связям в поисках какого-нибудь Боба, пытаясь понять с кем же я трахалась по мнению Дрю.

— Единственного Боба, которого я знаю… это Роберта.

Это убавляет решимости в Дрю.

— Кто?

— Роберта Чанг. Бобби — Боб. Мы с ней вместе учились. Она акушер-гинеколог. Ты видел, как я входила к ней в офис в тот вечер, когда ты за мной следил. Ты же так и узнал…

Он выпучивает глаза, размышляя. А потом он недоверчиво мотает головой.

Отрицая.

— Нет. Нет. Я видел тебя с парнем. Ты с ним встречалась. Он поднял тебя и обнимал тебя. Он тебя поцеловал. У него была в руках еда.

Какое-то время я прокручиваю его слова. И тут я вспоминаю.

— О, это был Даниэль. Муж Роберты. Он тоже жил с нами, когда мы учились. Они переехали в город несколько месяцев назад. Я тебе о них рассказывала.

Выражение Дрю невозможно прочитать. Потом он потирает рукой лицо — сильно — словно хочет содрать с себя кожу.

— Ладно, просто… давай так. Когда ты написала в своем календаре имя Боб, ты имела в виду Роберту, кто на самом деле женщина и детский врач, и с которой ты вместе училась в Бостоне?

— Да.

— А парень, с которым я тебя видел, на парковке, — ее муж и также твой старый друг?

— Да.

У него натянутый голос. Как струна.

— И все это время, ты думаешь, мы ругались, потому что…?

— Потому что ты не хочешь, что бы я рожала ребенка.

Вы когда-нибудь видели, как рушится небоскреб? Я да. Он взрывается. Сверху вниз, чтобы не разрушить те здания, что поблизости. Вот что сейчас происходит с Дрю. Прямо перед моими глазами. Он рассыпается.

У него подкашиваются ноги, и он падает на колени.

— О, Господи… Иисусе… не могу поверить… черт… я — идиот… хренов дурак…

И я опускаюсь вместе с ним.

— Дрю? Ты в порядке?

— Нет… нет, Кейт… я совсем не в порядке, это страшно.

Я хватаю его руки, и его взгляд встречается с моим. И вот так — все обретает смысл. Наконец то.

То, что он наделал.

То, что наговорил.

Все становится на свои места, как кусочки мозаики.

— Ты думал, что у меня была интрижка?