Все запутано (ЛП)

— Тогда не важно, вернулась она к своему бывшему или нет. Ты должен спросить себя, чего хочешь ты — хочешь ли рискнуть — чтобы все наладить? Вернуть ее.

И у меня на это простой ответ: Что угодно. Все. У меня сжимается горло, когда я в этом признаюсь.

— Я сделал бы все, чтобы ее вернуть.

— Тогда, ради Бога, борись за нее! Расскажи ей!

Когда я осмысливаю ее слова, Мэтью хватает меня за плечо.

— В такие моменты, я спрашиваю себя, а чтобы сделал Уильям Уоллес[22]?

У него серьезный блуждающий взгляд. А потом его голос приобретает шотландский акцент, которого у него нет.

— Да… беги, и не будешь отвергнут… но много лет спустя, захочешь ли ты обменять все дни, после сегодняшнего, на один шанс! Всего один шанс, чтобы вернуться сюда и сказать Кейт, что она может оторвать твои яйца и подвесить их у себя в машине на зеркале заднего вида, но она никогда не сможет забрать… твою свободу[23]!

Александра закатывает глаза от такой речи а-ля «Храброе сердце», а я просто смеюсь. Туча, что висела над моей головой всю неделю, наконец, начинает уплывать. А на ее месте появляется… надежда. Уверенность. Определенность. Все вещи, которые делают меня… мной. Все эти вещи, по которым я скучал с того самого утра, когда я увидел поющего Билли Уоррена.

Мэтью шмякнул меня по спине.

— Иди и заполучи ее, друг. Посмотри на себя, чего тебе терять?

Он прав. Кому нужна эта гордость? Благородство? Все это слишком переоценено. Когда у тебя ничего нет, значит тебе нечего терять.

— Мне надо увидеться с Кейт. Срочно.

А если ничего не получится? Но я хотя бы поборюсь. А если я разобьюсь и сгорю, а Кейт втопчет своими шпильками мой пепел в грязь? Ну, пусть так и будет. Но мне надо попробовать. Потому что…

Ну, потому что она этого достойна.

***

Когда Александре исполнилось шестнадцать, мои родители сняли на день самый крутой парк развлечений в Нью-Йорке. Через чур? Да. Но это одна из вершин привилегированного воспитания. Это было классно. Ни очередей тебе, ни толпы. Только наша семья, коллеги по работе и сто пятьдесят наших близких друзей. В общем, там были американские горки Майндбендер. Безумная вещь.

Помните, как я говорил, что не катаюсь на одной и той же карусели дважды. Эта была исключением.

Мэтью, Стивен и я катались на ней до тошноты. Потом садились на нее опять и катались снова. Первый подъем был ужасным. Длинная мучительная горка, которая заканчивается вертикальным спуском почти в 400 футов, резким падением вниз. И, не важно, сколько раз мы катались на этой карусели, каждый раз, когда мы поднимались в эту первую горку, испытывали одни и те же ощущения. Руки потели, в желудке все переворачивалось. Это было удивительное сочетание ужаса и взволнованности.

Вот сейчас я чувствую то же самое.

Видите меня? Парня, бегущего через Таймс-сквер.

Только одна мысль о том, что я снова увижу Кейт… не буду врать, заставляет быстрее колотиться мое сердце. Но я и нервничаю тоже. Потому что я не знаю, что по ту сторону подъема на этой горке, какой высоты будет этот спуск для меня.

Не посочувствуете мне, а? Жестокая толпа. Думаете, я получил то, что заслужил? А, может, я заслуживаю худшего?

Я просто надеюсь, что Кейт даст мне еще один шанс.

Задыхаясь от семиквартального спринта, киваю головой, приветствуя охрану, и прохожу через пустой холл. Сажусь в лифт, чтобы немного перевести дыхание и обдумать свою речь. И тут я останавливаюсь на сороковом этаже.

В понедельник в десять тридцать вечера Кейт Брукс может находиться только в одном месте. И это прямо здесь, где все и началось. В кабинетах темно. Здесь тихо, за исключением музыки, что доносится из ее кабинета. Прохожу по коридору и встаю перед ее закрытыми дверями.

Господь Всемогущий.

Она сидит за своим столом, уставившись в монитор компьютера. Прикусила губу так, что я готов преклоняться перед ней на колени. Волосы забраны назад, открывая каждую черточку ее лица. Я скучал по тому, чтобы просто смотреть на нее. Вы даже себе не представляете.

Такое чувство, что… что я был под водой, с задержанным дыханием. А сейчас, наконец-то, я могу снова дышать.

Она поднимает свой взгляд и ее глаза встречаются с моими.

Видите, как пристально смотрит на несколько секунд дольше, чем это необходимо? Как ее голова склонятся чуть на бок, а ее глаза косятся в сторону? Как будто она на самом деле не верит тому, что видит.

Она удивлена. Потом удивление перерастает в отвращение. Как будто она съела что-то гнилое. Вот когда до меня доходит. Когда я точно понимаю то, о чем вы уже, наверно, давно догадались. Что я хренов идиот.

Она не приняла Уоррена назад. И речи быть не может.