Все золото Колымы

— Он… все-таки пришел, — шепчу я Вале и, сделав знак Вовке, выскакиваю из палатки. Должно быть, Вовка и сам кое-что заметил: он вышел из очереди и двинулся навстречу гражданину с тросточкой. Еще совсем немного — и… Внезапно Климов резко сворачивает на мостовую и направляется к противоположной стороне. Вовка бросается к нему, он уже рядом. Но что это? Климов резко отталкивает Вовку. Улицу оглашает резкий скрип тормозов. Поздно… Серая «Волга» отбрасывает Вовку, и он падает на мостовую. Мы с Валей подбегаем к нему одновременно. Вовка лежит, нелепо подвернув под себя правую руку, из ссадины на щеке сочится кровь.

Вокруг уже собирается толпа любопытных. Перепуганный шофер что-то объясняет Вале.

— Быстро вызывайте «скорую»! — командую я ей и подбежавшему Сырцову, а сам устремляюсь за Климовым. Он уже на той стороне. На мое счастье зажигается зеленый свет, и машины замирают. Я бегу через улицу. Климов держится ближе к домам: там меньше народа. Расстояние между нами сокращается. Он заметно устал, да и я порядком вымотался — слишком много сил потратил, чтобы отыграть фору, которую дал с самого начала. Неожиданно Климов ныряет в чугунные ворота.

«Неужели проходной двор?» — мелькает мысль. Но нет! За воротами оказывается обычный московский дворик. Скамеечки, окруженные тополями. В центре дворика детская площадка. Девочка сооружает из песка какие-то кондитерские изделия.

Я наклоняюсь к ней:

— Девочка, ты не заметила, куда побежал дядя с палочкой в руке?

— Заметила: гуда, — и девочка лопаткой указывает подъезд, в котором скрылся Климов. В проеме ворот я замечаю Сырцова. Это хорошо. Значит, он сможет блокировать выход. В подъезде меня встречает прохлада и сырой полумрак. Дом старинный, и хотя в нем пять этажей, лифтом и не пахнет. Откуда-то сверху доносятся шаги Климова. Я стараюсь произвести побольше шуму: вдруг у него здесь живет приятель. Слыша мои шаги, Климов не рискнет тратить время на звонки. Шаги все выше и выше.

«Чердак, — проносится в голове, — в таких старинных домах непременно есть чердак, на котором хозяйки сушат белье».

Скорее! Еще скорее! Я проскакиваю четвертый и оказываюсь на лестничной площадке пятого этажа. Так и есть! Небольшая, в шесть ступенек лестница ведет на чердак. С грохотом опускается железная дверь. Если Климов успеет запереть ее каким-нибудь ломиком, все пропало: останется лишь надежда, что выход на крышу заперт. Я налегаю на железную дверцу и неожиданно она поддается. Ноги проваливаются в шлак, спотыкаясь о фермы перекрытий, я бегу вперед… В треугольнике окна четко вырисовывается фигура Климова. Подбегаю к окну на несколько секунд позже, ныряю в него и оказываюсь на крыше. Климов мчится к пожарной лестнице, словно краб, цепляясь длинными руками за предохранительные поручни.

Мне неожиданно становится плохо. Больше всего в жизни я боюсь высоты. Когда-то шестилетним пацаном, играя с друзьями в казаки-разбойники, я сорвался с крыши и несколько секунд висел над пропастью в десять этажей, пока меня не вытащили ребята. С тех пор я опасаюсь даже выглядывать в окно квартиры. Сразу же начинает кружиться голова и подступает тошнота. Я смотрю на Климова, подбирающегося к пожарной лестнице, и не могу сделать и шага. Упустить преступника в самый последний момент! А он может уйти: Сырцов дежурит у подъезда, а лестница спускается на другую сторону здания… В отчаянии я выхватываю пистолет и стреляю вверх. Климов неожиданно поднимает руки и поворачивается ко мне…

На первый допрос Климова пришел полковник. Он сидит за столом Киселева и, как всегда, старается не смущать меня, рассматривает ручку, изучает какие-то служебные бумаги, всем своим видом говоря: не обращай внимания на старика, хлопец! Проводи допрос самостоятельно, не тушуйся.

— Начнем по порядку… Стало быть, ваша настоящая фамилия Савельев? Павел Вениаминович Савельев, тридцать седьмого года рождения. Дважды судимы и оба раза по одной и той же статье. Можно сказать, вы однолюб.

— Так, гражданин следователь, уже и возраст не тот, чтобы менять свои привычки. Как гласит французская поговорка: «Всегда возвращаешься к первой любви». Не правда ли, примечательное высказывание?

— Оставим это в стороне… Скажите, что вас заставило на старости лет изменять привязанностям? Ведь продажа и скупка золота — это, как вам хорошо известно, совсем другая статья.

— Услышав подобное заявление, я вправе предположить, что у вас имеются соответствующие доказательства?

— Вправе, вправе, Савельев! Вот протокол опознания вас Ванилкиным и Синицыным.

Савельев внимательно рассматривает бумаги, которые я ему даю, и остается удовлетворенным.