Все золото Колымы

В стекло бьется муха, будто ей тоже не хватает свежего воздуха. Он, как в детстве, ловит ее одним движением и отрывает крылья. Пускай ползает, перед глазами не мельтешит.

А по улице идут прохожие. И никому нет дела до него, замурованного в этой — пятой по счету за год — комнате. Белые сорочки мужчин и яркие платья женщин кажутся ему вызывающе праздничными для обычного буднего дня. Будто он, поглощенный своими страшными заботами, прозевал какой-то большой праздник, и вот теперь вынужден смотреть на него издали. И нельзя спуститься в город и быть наравне со всеми — если не веселым, то по крайней мере спокойным. Шагать бы с толпой, как в детстве, когда с мальчишками из московских дворов бегал на демонстрацию. Тогда они пристраивались к одной из колонн и шли вместе со всеми до Красной площади. Сколько лет назад это было? Кажется, что все это из другой, чьей-то жизни…

1

Ранним утром рабочий шестой дорожной дистанции, что в ста километрах от города Сусумана, бульдозерист Николай Егоров влез, как обычно, в кабину своей машины. Рычаги были влажными и скользкими после ночи. И хоть холодно еще в мае по утрам, но весна уже веселит душу своими явными приметами. За предыдущий день солнце потрудилось на славу — оттаяли целые поляны с прошлогодней брусникой. Утренний час до восхода солнца особенно приятен — можно работать спокойно, не торопясь. Потом по трассе запыхтят, взбираясь на перевал, тяжеловозы, замелькают газики, начнется дорожная суматоха.

Нынче надо было подсыпать трассу на пятьсот шестидесятом километре. Там образовалась такая «гребенка», что машины трясло, словно они спускались по каменной лестнице.

Дорога вильнула налево, и Николай чертыхнулся, всегда, проезжая здесь, он выражал таким образом свое отношение к проектировщикам: и зачем было так укладывать трассу — с хитрым зигзагом? Может, в тридцатые годы, когда проводили изыскания, здесь было какое-нибудь непроходимое болото? Как бы там ни было, а на этом самом зигзаге за сезон три-четыре машины въезжали в кювет. И никакие знаки не помогают! Николай неодобрительно посмотрел сначала налево, потом, по ходу движения, направо.

Утро было серое, пасмурное. Остатки ночного тумана цеплялись за тоненькие ветви молодых лиственниц. У самой земли туман был гуще и сливался с залежавшимся потемневшим снегом. Слава богу, через час из-за сопки выплывет краешек желтоватого утреннего солнца и вдохнет жизнь и краски в этот бесцветный пейзаж.

Николай снова удивился, как много снега растаяло за прошедшие сутки. Солнце очистило от него и корни старой высохшей лиственницы, и теперь они, желтые, с коричневыми подпалинами, нависали над почти неразличимым в тумане ручьем. Николай давно присмотрел это погибшее дерево и все никак не мог выкроить время, чтобы захватить его домой. Дня на два, на три хватило бы топить печь.

Возле корней дерева ручей мотал кусок темного брезента. Откуда бы там ему взяться? Видимо, лежал под снегом… Николай остановил бульдозер, спрыгнул на дорогу и зашагал к ручью. Вблизи брезент оказался плащ-палаткой. Он наклонился над ней и застыл: из-под ткани виднелась рука человека.

2

— Вот что рассказал бульдозерист Николай Егоров. — Подполковник теребит свои усы и внимательно смотрит на меня и на Володю Киселева, будто сомневаясь еще, стоит ли поручать нам такое сложное дело. Потом, как бы решившись, подвигает пачку фотографий и документов. На фотографиях изображен в разных положениях найденный в ста километрах от Сусумана труп мужчины.

— А вот рапорт участкового милиционера… — Подполковник закурил, вдыхая дым глубоко и с явным удовольствием. (Странно: дожить до таких лет, «любоваться» снимками вроде сегодняшних, несколько раз избежать предназначенных ему пуль — и ни одного седого волоса.)

— До встречи с вами я занимался тем, что задавал себе вопросы: кто был убит, где и, наконец, кем? А теперь я с удовольствием предоставляю возможность отвечать на них вам, коллеги. Значит, договоримся так. Вы имеете полный простор для фантазии и действий, а также — детектива-наставника в моем лице. Не так уж мало! Главное в вашем положении, — он с сочувствием оглядел нас, — не считать дело ни слишком легким, ни безнадежным. Сейчас на лице Киселева можно прочесть такое уныние, будто дело уже проиграно. Или вы его считаете слишком простым?

Володя от неожиданности сразу не нашелся, что ответить. Во всяком случае, для шуток у него явно не было настроения.

— Многовато неизвестных, — пробормотал он. — Но это даже интересно.

Подполковник внимательно посмотрел на него, потом слегка прихлопнул ладонью по столу, давая понять, что пора заканчивать этот разговор.

— В общем, вопросы по вашему делу, ввиду его особенного содержания — все-таки убийства у нас редкость! — всегда у меня вне очереди. Понятно? Ну, вот и ладненько. Успеха!

Он пожал нам руки.

За дверью Володьку прорвало.