Все золото Колымы

Машина чистая, и завгар утверждает, что она неделю никуда ни выезжала. Рядом стоит растерянный шофер, голубоглазый, крепкий, с обветренным колымскими ветрами лицом. Подозревать его в сообщничестве с преступниками нам с Вовкой не хочется — пятнадцать лет за баранкой, одни благодарности. Да и сторож утверждает, что машина из гаража не выходила. Но все это нуждается в проверке. Ведь не выдумал же Андрей этот самый номер.

— Узнаешь машину, Андрюша?

Лицо у Андрея мрачное. Понятно: дело происходило ночью, да еще и нож сбоку приставлен, до запоминания ли было...

Захватив из отдела кадров сторожа и шофера газика, возвращаемся на работу. По дороге от отчаяния решили, что необходимо стать регулярными посетителями магаданского ресторана «Астра». Встретить там преступников мы не очень рассчитываем, но найти их через завсегдатаев можно попытаться. Один из них — старичок, вид которого кажется мне странным: при внешней неприятности и вялости движений он как-то уж очень горделиво держит голову, — особой любовью официанток не пользуется, хотя называет их по именам. Видимо, хорошо знает каждую. Наверное, старик одинок и приходит сюда коротать вечера. Он может нам пригодиться — старики наблюдательны. Стоит с ним побеседовать.

...И вот он сидит перед нами — очередной человек, от которого мы ждем помощи, Александр Иосифович Штернберг, без двух лет пенсионер. Он рассказывает о своей жизни, философствует, жалуется на молодого соседа Ваню Письменова, оставшегося владельцем комнаты после отъезда мамы на материк.

Мы пока не рассказали старику о грабежах и о том, кого конкретно разыскиваем. Но тот, кажется, настолько много знает, что понимает нас с полуслова и, в свою очередь, пытается сообщить нам что-то не прямо, а намеками. Я думаю, что он совершенно не случайно рассказывает так много о своем соседе, о его частых отлучках и кутежах. Я заношу эту новую фамилию в календарь и продолжаю слушать Штернберга.

— Вот сейчас моего юного соседа нет дома почти целую неделю. Я не очень расстраиваюсь, так как ценю мир и покой.

— Какой же мир и какой покой могут быть в ресторане? — Вовка улыбается, пытаясь смягчить не очень лестный для собеседника вопрос.

— Вам, конечно, уже доложили, что я неравнодушен к спиртному. Грубо говоря — алкоголик! — Голос старика срывается. Видно, что человек этот вообще легко впадает в возбужденное состояние, а то и в истерику.

— Ну зачем так!

— А что, не так? Я даже совершил не очень добровольный визит в медицинский вытрезвитель. Уподобился.

Мы знаем, что человек, сидящий в нашем кабинете, давно обозлен на весь мир. Его сослуживцы не относятся к нему всерьез и тайком посмеиваются над привычкой Штернберга философствовать по самым ничтожным поводам. В свое время он подавал большие надежды, слыл талантливым инженером и начал писать диссертацию. Но, видимо, не хватило терпения или трудолюбия, диссертацию он забросил, приехал на Колыму, чтобы начать «новую жизнь», да не получилось никакого взлета. Был на хорошем счету, но этого казалось мало, думалось, что заслуживает более высокой должности, соответствующей его таланту. Продолжать научную работу не стал. Постепенно пристрастился к спиртному. Женился, да жена не выдержала ежедневных стенаний и ушла. Так и доживает он до пенсии в одиночестве.

— Что соседи! — патетически восклицает Александр Иосифович. — Все люди, абсолютно все делятся на актеров и неактеров. Вы над этим задумывались? Правильно, над такими вещами в вашем возрасте еще не задумываются. Поясню. Актерами я называю тех, что играют на сцене жизни по всем правилам. Развивают кипучую деятельность, воюют за место под служебным солнцем, живут напоказ, не стесняясь принимать подачки, а иногда не понимая, что суть того или иного их успеха не что иное, как обыкновенная подачка от начальства. Много среди них талантливых людей. Да только жизнь напоказ убивает талант. Спохватится такой человек — а жизнь прошла.

Вот так... И хотели бы такие выйти из игры, но не получается. Вот и доигрывает каждый свою роль на полную катушку. Они, как мы, алкоголики, все время думают, что могут — как это по-вашему? — завязать, а пока — еще чуть-чуть, хотя бы двести граммов. И в один прекрасный день актер обнаруживает, что оброс женой, детьми, предрассудками, но в глубине души он еще продолжает надеяться на чудо. А чуда ему уже и не нужно. Он слишком привык к роли, привык зависеть от общественного мнения, от нужного телефонного звонка, от хорошего настроения начальства...

Александр Иосифович достает пачку «Примы» и вопросительно смотрит на меня — можно ли закурить. Я киваю, и он начинает чиркать спичкой, разбрызгивающей искры и не желающей загораться. Да, грустная философия у моего собеседника. Кажется, в эту минуту он снял свою постоянную маску ироничности, и передо мной просто жалкий, очень старый человек с неудавшейся жизнью.

— Любопытная теория... Ну а кто же оппоненты этих «актеров»?