Всеблагое электричество

— Мадам, я кузен вашей гостьи, — ответил я со всей возможной учтивостью, хоть меня так и подмывало отпихнуть экономку поэта в сторону и броситься на поиски Софи. — Вы позволите?

Тетенька поджала губы, но все же посторонилась, освобождая дорогу.

— Поднимайтесь на второй этаж, — разрешила она.

Я поспешно взбежал по скрипучей деревянной лестнице, но самую малость опоздал. Доктор Ларсен уже прошел в одну из комнат и прикрыл за собой дверь, а стоило двинуться следом, как встрепенулся Альберт Брандт.

— Не стоит им сейчас мешать, — заявил он и пригласил меня в холл, на стенах которого висел странный набор полотен — сплошь новомодные экспрессионисты вперемешку с обнаженной женской натурой, изображенной предельно натуралистично.

А еще там был бар. Поэт налил себе вина и рассеянно махнул рукой.

— Угощайтесь, Жан-Пьер!

— Что с ней? — потребовал я объяснений.

Альберт Брандт покачал головой.

— Не знаю.

Выглядел поэт не лучшим образом, казался болезненным и помятым. Из-за растрепанной шевелюры и покрасневших глаз создавалось впечатление, что он не спал всю ночь.

— Симптомы? — задал я наводящий вопрос.

— Лихорадка, — коротко ответил Брандт, плюхнулся в кресло и прикрыл глаза ладонью. — Еще раз я этого не переживу… — простонал он и приложился к бокалу с вином.

— Что значит — еще раз?

— Моя жена долго и тяжело болела. Она заболела вскоре после переезда в этот дом. Он будто проклят!

— Она поправилась?

— Да, но это был сущий кошмар!

Создалось впечатление, что поэт переигрывает, но я сделал скидку на утонченность творческой натуры и решил с подозрениями в его адрес не торопиться. По крайней мере, до тех пор, пока не определится с диагнозом доктор Ларсен.

Тот вышел от Софи минут через пятнадцать мрачнее тучи.

— Ну что? — хором спросили мы с Альбертом.

Ларсен лишь поморщился в ответ и неуверенно откашлялся.

— Будьте добры воды, — попросил он после этого.

— Может, вина? — предложил поэт. — Или миссис Харди может заварить чай.

— Воды. Лучше воды, да…

Брандт отошел к буфету, а я спросил, до предела понизив голос:

— Все плохо?

Доктор взглянул мне в глаза и столь же тихо ответил:

— Никогда с таким не сталкивался. Общая слабость, боли, судороги, слуховые галлюцинации. У вас в роду ничего подобного раньше не случалось?

— Нет, — покачал я головой.

Вернулся поэт со стаканом воды.

— Так что скажете? — пожелал выслушать он диагноз, после того как доктор утолил жажду.

— Пока рано делать выводы. Я проконсультируюсь у коллег и приеду… скажем… — Ларсен достал из жилетного кармана часы и откинул крышку. — В четыре часа. В четыре, да. Пока симптоматика указывает на отравление, но некоторые моменты меня, честно говоря, смущают.

Альберт Брандт полез за бумажником и уточнил:

— Сколько мы вам должны?

Доктор Ларсен от оплаты отказываться не стал; впрочем, как не стал и задирать расценки.

Когда он спрятал деньги в портмоне, я спросил:

— Могу я поговорить с кузиной?

— Это едва ли получится, — ответил Ларсен. — Она приняла успокоительное и проспит несколько часов. Но кому-то и в самом деле лучше находиться при ней и менять компрессы.

— Я все сделаю! — вызвался Альберт Брандт, и доктор фыркнул.

— Когда вы последний раз спали, голубчик? — поинтересовался он, вновь достал часы и цепко стиснул запястье поэта большим и указательным пальцами. — Пульс ни к черту! Вам надо отдохнуть. Отдохнуть, да…

— Я не смогу заснуть! Только не сейчас!

— Сможете, голубчик! Сможете, да. И не спорьте! Я дам вам чудных капель…

Сколько Альберт ни протестовал, Ларсен заставил его принять микстуру и сесть в кресло. Когда доктор отошел ко мне, поэт уже умиротворенно посапывал, забывшись в полудреме.

— Что еще мне надо знать? — придержал я Ларсена за руку, не давая ступить на лестницу. — Это и в самом деле отравление? Ваша реакция…

— Есть подозрение на порчу, — огорошил меня доктор.

— Кто-то проклял Софи?!

— Возможно. Надо кое-что проверить, да. Обратите внимание на ее правую руку.

— Что с ней не так?

— Наблюдается некоторое почернение. Нехороший признак, но лишь косвенный. Присмотрите за ней, пока я не вернусь.

— Хорошо, — пообещал я, отпуская доктора.

Ларсен спустился на первый этаж, а я отправился к Софи. Та лежала на кровати в погруженной во мрак спальне и беспокойно ворочалась в забытьи. На фоне растрепавшихся черных волос лицо казалось белоснежно-белым, а хриплое и прерывистое дыхание вырывалось из груди с таким трудом, словно каждый вздох мог стать последним.

Мне сделалось не по себе.

Окна с распахнутыми настежь рамами были закрыты шторами, и хоть плотная ткань заметно колыхалась из-за сквозняков, воздух в комнате показался затхлым и спертым.

Я снял со лба Софи полотенце, смочил его в стоявшем у кровати тазике и вернул компресс обратно. Кожа кузины была сухой и очень горячей.

Внизу хлопнула входная дверь, и вскоре в комнату заглянула экономка поэта.

— Сделать вам чаю? — предложила она с заметным английским акцентом.

— Благодарю, мадам, — улыбнулся я в ответ. — Буду очень признателен.