Всеблагое электричество. Пенталогия

— Тем более удивительно, Сергей, что ты хранишь подобные вещи в собственной мастерской.

— Я? — опешил Кравец. — Ты принес это!

— Вовсе нет, — покачал я головой.

— Ты не можешь так со мной поступить! Ты даже больше не полицейский!

— Выгляни на улицу…

Старик только передернул плечами. Треск порохового двигателя он не расслышать не мог.

— Либо ответишь на мои вопросы здесь, либо в Ньютон-Маркте, — объявил я тогда. — Предлагаю сэкономить всем нам время.

Блеф удался. Сергей Кравец насупился и пробурчал:

— Последний раз помогаю тебе, Лео. Последний раз! Больше даже не приходи!

— Не припомню, чтобы это случалось раньше…

— Первый и последний раз! — отрезал старый башмачник. Он взял с одной из полок электрический фонарик, включил его, и в электрическом свете блекло-серые татуировки засияли серебром.

— Колдовство, — пробурчал Сергей. — Я с такими людьми не знаюсь.

— Татуировку наносил малефик? — заинтересовался я.

— Только первоначальный символ, — ответил старик. — Так это обычно и происходит. Малефик чертит знак, потом остается только привязывать к нему остальные рисунки.

— Знаешь, что здесь написано?

— Какая-то египетская мерзость, полагаю, — буркнул Кравец, отодвинул от себя сверток и принялся вытирать руки полотенцем. — Хочешь узнать больше, найди египтолога.

— Я хочу узнать, кто из твоих коллег нанес последние символы.

— Думаешь, у нас настоящий цех? — фыркнул башмачник.

— Нет, но молодые учатся у стариков и не умеют держать язык за зубами. К тому же татуировщик — настоящий мастер, прежний стиль выдержан просто идеально. Огрехов почти нет.

— Можно подумать, ты в этом разбираешься.

— Я — разбираюсь, — подтвердил я.

— Что с ним будет? Что будет с этим мастером?

— Ты меня спрашиваешь об этом? Возможно, он доживет до глубокой старости и умрет в окружении родных и близких, а может, упьется до смерти или свернет шею, когда полезет прочищать дымоход. Откуда мне знать?

— Хочешь сказать, не арестуешь его?

— Если он ответит на мои вопросы — нет.

Не знаю, поверил старый башмачник или нет, но дальше упорствовать не стал и сообщил:

— Томаш Горски по прозвищу Игла. У него частная практика на Нобель-роад.

— Врач?

— Ветеринар.

Я выспросил у татуировщика, как отыскать его коллегу, забрал сверток и, выйдя на улицу, махнул рукой Рамону:

— Поехали!

7

Нобель-роад находилась в пяти минутах езды, но еще столько же нам пришлось петлять по застроенному частными домами району, высматривая укромное местечко для броневика. В итоге загнали самоходную коляску в узенький переулок и бросили там, полностью перегородив проход. Сами отправились к ветеринару пешком.

Рамон на этот раз вооружился винчестером, я прихватил самозарядный карабин и пару ручных гранат. Вовсе не лишняя предосторожность, если принять во внимание возможную встречу с одним из душителей или даже их хозяином.

Зашли с заднего двора, попросту перемахнув через забор, благо сторожевой пес бесновался на прочной цепи. Едва успели повязать на лица шейные платки, как на шум выглянул какой-то паренек; Рамон попросту ткнул его прикладом под дых и затолкнул обратно в дом. Я ворвался следом, и мы пробежались по комнатам, сгоняя всех домочадцев ветеринара — излишне бдительного паренька, дебелую девицу, толстую тетку и заику-помощника — в каморку без окон и дверей. Не обращая внимания на причитания и плач женщин, заперли их там и взяли в оборот Томаша Горски, который оказался крепким дедом, морщинистым и совершенно лысым.

— Берите кассу и уходите, — предложил он, приняв нас за грабителей.

— Милейший, — улыбнулся я, поправляя темные очки, — так легко вы от нас не отделаетесь.

Ветеринар побледнел, но присутствия духа не потерял и выдвинул новое предложение:

— Если отпустите младшего, он снимет депозит. Не берите грех на душу, деньги того не стоят.

— Господин Горски, — нахмурился тогда Рамон, который стоял у окна и контролировал ворота, — ваши слова могут быть расценены как попытка подкупа должностных лиц при исполнении служебных обязанностей.

Сказанная сухим канцелярским языком фраза произвела на хозяина смешанное впечатление: перестав беспокоиться по поводу наличности, он принялся озадаченно вертеть головой, разглядывая то меня, то Рамона.

— Но вы не в форме, господа… — пролепетал Томаш.

— Работа наша не терпит огласки, — многозначительно хмыкнул крепыш.

А я улыбнулся:

— Вы так горите желанием отправиться в Ньютон-Маркт, господин Горски?

— Нет! — встрепенулся ветеринар, затем немного успокоился и заявил: — Зачем вы здесь? Я не совершал ничего предосудительного!

Я просто развернул сверток и бросил ему на колени. Дедка при виде черной кожи словно паралич разбил. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни звука, попытался встать, покачнулся, и пришлось усадить его обратно.

— Понимаете, чем вам это грозит? — участливо поинтересовался я после воистину театральной паузы.

— Я не знаю, что это! — завопил ветеринар, голос его дрожал столь сильно, что любой состав присяжных признал бы его виновным, не совещаясь и пяти минут. — Уберите эту гадость! — попытался он сбросить сверток на пол. — Я не знаю, я ничего не знаю!