Всеблагое электричество. Пенталогия

Я взял стул, уселся напротив и попросил:

— Господин Горски, просто расскажите нам обо всем.

— Но я ничего не знаю! — воскликнул дедок и сбросил с колен сверток с кожей мавра, на этот раз удачно.

Я вздохнул и предупредил:

— Вы так хотите угодить за решетку, господин Горски? Знаете, какой срок обычно назначают за антинаучную деятельность? Вы умрете в тюрьме и никогда больше не увидите близких.

Ветеринар сцепил руки и отрезал:

— Я ничего не знаю!

— Кого вы защищаете, родных? — уточнил я. — Думаете, если пойдете в тюрьму, им ничего не будет грозить? Полноте, любезный! Антинаучная деятельность! Шпионаж! Измена родине! Думаете, их это не затронет? Ошибаетесь!

— Шпион-н-наж? — заикаясь, проблеял ветеринар, и показалось, будто его вот-вот хватит удар. — Измена родине? Я ничего не знаю об этом! Я никого не предавал!

— Все так говорят, — уверил я собеседника, поднялся на ноги, навис над стариком и мрачно уставился на него с высоты своего роста. — Связь с египетской разведкой, по нынешним временам, грозит виселицей, никак не меньше. Если повезет, домочадцев сошлют на поселение, но повезет или нет — зависит только от вас.

— Я ничего не знаю! — вновь заладил дед как заведенный.

Я охлопал его карманы, вытащил связку ключей и отошел к железному ящику кассы.

— Что вы делаете? — охнул ветеринар. — Вы не имеете права!

Не обратив на этот жалкий лепет никакого внимания, я отпер замок, порылся в кассе и без особого удивления выудил из-под гроссбуха стопку египетских гиней. Пересчитал новенькие банкноты и объявил:

— Сто гиней. Сто! — потом устало поморщился и покачал головой. — Факт вашего сотрудничества с иностранной разведкой подтвержден документально, теперь только чистосердечное признание способно смягчить вашу участь.

— Будете сотрудничать, — произнес от окна Рамон, — или сгниете на каторге. Решать вам.

Ветеринар поник и глухо произнес:

— Я вряд ли смогу быть вам полезен. Мне просто заплатили за молчание.

— Рассказывайте!

— Ночью, это было позавчера, разволновались лошади. Я вышел их проверить и потерял сознание, — поведал Томаш Горски. — Очнулся в каком-то подземелье, подвале. Меня поставили перед выбором: работать на них или умереть.

— Кто?

— Мавры. Лиц я не видел.

— Сколько их было?

— Четверо. Я видел четверых.

— Делали им татуировки?

— Да.

— Всем?

— Да.

— Инструмент?

— Иглы и краски у них были свои.

После этого я попросил описать помещение, в котором пришлось работать, но ветеринар лишь твердил, что был в некоем подвале, пыльном и грязном, с подпиравшими потолок каменными колоннами и голыми стенами. Электрической проводки там не было, горели только свечи.

— На обратной дороге мне завязали глаза. Кажется, это были какие-то катакомбы. Три лестницы, помню точно.

— Отлично! — подбодрил я ветеринара. — Как долго вы возвращались в город?

— Час или два, — предположил Томаш. — Сначала нас сильно трясло, потом дорога стала лучше. Возможно, меня просто возили по кругу, но что вывозили за город — никаких сомнений в этом быть не может.

— Что потом?

— Высадили перед домом. Когда я снял с глаз повязку, рядом уже никого не было.

— Досадно.

Я подошел и сорвал с шеи ветеринара нарядный платок, который никак не сочетался с его строгих оттенков одеянием. На дряблой коже четко выделялись бледные отпечатки ладоней.

— Ведите себя как обычно, — предупредил тогда татуировщика. — Домочадцам скажите, что грабителей вспугнул случайный прохожий. Если вас снова пригласят делать татуировки эти господа, потрудитесь запомнить каждое слово, каждый звук. Вы должны выяснить, куда вас отвозят. Это ясно?

— Да.

— Мы сами свяжемся с вами, — включился в разговор Рамон. — А если сболтнете лишнее, от вас просто избавятся.

Ветеринар глянул на нас исподлобья и ничего не сказал.

Я взял со стола вчерашний номер «Столичных известий», мимоходом стряхнув на пол пачку папирос и коробок спичек, подошел к камину и кинул газету на угли. Когда бумага закурилась дымом и вспыхнула, скомандовал хозяину дома:

— Кожу!

Томаш Горски выполнил распоряжение и даже пошуровал в камине кочергой, закапывая поглубже в угли тряпичный сверток. Огонь немедленно сделался грязно-бурым, по комнате разошелся неприятный запах паленой плоти.

— Своих отопрешь через пять минут, а пока сиди спокойно, — предупредил я и сунул стопку гиней в нагрудный карман пиджака ветеринара. — Считай это платой за благоразумие.

Потом я указал Рамону на заднюю дверь, сам выскочил следом и рванул через задний двор. На этот раз перелезать через ограду мы не стали, вместо этого отперли калитку, спокойно вышли на улицу и поспешили к броневику.

Вдогонку еще долго доносился надсадный лай цепного пса.

— Так, говоришь, тротил засыпал? — спросил я напарника, забираясь за руль самоходной коляски.

— Засыпал, — подтвердил тот и в свою очередь поинтересовался: — Ты ему веришь?

— Томашу? Да, верю. Не думаю, что он работает на египтян. Просто так сложились обстоятельства.

— И он был полностью откровенен?

— Более-менее.