Всегда бывает первый раз (сборник)

Натка дернула рукой, в которой держала кастрюлю, и капли горячего соуса больно обожгли запястье, но она даже не заметила: смотрела на бледное, расстроенное лицо дочери и лихорадочно соображала, что говорить. Раньше она непременно начала бы ругаться, сказала бы, что Нина в очередной раз не оправдала доверие, и определенно добавила бы, что ничего путного из нее не получится. Но сейчас Натка сдержалась. Во-первых, сыграло роль то, что она все еще хотела выполнить хотя бы часть своего плана и улучшить отношения с дочерью, руганью же этого не достигнуть. А во-вторых, последние события доказали, что она – Натка – обладает удивительной способностью переворачивать все с ног на голову и наделять происходящее смыслом, очевидным только ей одной. Она молча поставила перед дочерью тарелку горячих макарон с острым соусом и погладила Нину по голове.

– Ничего, – сказала Натка. – Это ничего, доченька. Все как-нибудь наладится.

И тут Нина – ее сильная, невозмутимая дочь, которую, казалось, ничто на свете не может вывести из равновесия и заставить проявить истинные чувства, – неожиданно закрыла глаза руками и зарыдала, приговаривая:

– Мама-а-а, ты пра-а-а-ва-а-а. А я, ду-у-ура, не верила.

– Нина, – Натка по-настоящему испугалась. – Ты что, Ниночка? Что ты такое говоришь? В чем права? Во что не верила?

– В то, что я бе-е-ездарь.

– Ты бездарь? – Натка была шокирована. – Да ты что?! Когда я такое говорила?!

– В тре-е-тьем классе, и в пя-я-том, и в се-е-едьмом. А еще д-два го-ода наза-а-ад, когда я язы-ык проколола и та-тату-у-ушку сделала.

– Ну, бездарность не имеет ничего общего с издевательством над собственным телом. Это просто глупость.

– Э-э-это выра-а-жение собственного «я».

– Допустим, просто «я» у тебя не совсем зрелое. Сережки-то уже нет в языке.

– Просто неудобно оказалось.

– Но ведь нет.

– Нет.

Натка немного успокоилась. Спор, по крайней мере, заставил дочь прийти в себя и прекратить захлебываться слезами. Ниночка сидела над полной тарелкой и рассматривала вилку так, будто могла обнаружить на ней ответ на вопрос: «Что есть истина?»

– Нин, – позвала Натка, – а что в школе-то было?

– В третьем пара за диктант, в пятом за сочинение, а в седьмом я никак не могла запомнить отрывок из Шекспира на английском. Мам, – Ниночка оторвала глаза от вилки и посмотрела на Натку так, будто испытывала всю вековую боль угнетенного народа, – ну я же не виновата, что думаю красками и рисунками. Вот попроси меня назвать основу коллекции Диора семьдесят восьмого года, я расскажу.

– Конечно, Нинуля, ты не виновата. Это я виновата. Я.

– Ты?

– Да. Ну как бы тебе объяснить? Просто многие родители желают видеть в своем ребенке совершенство и не могут принять в нем отсутствие способностей, которыми наделены сами. Я вот такой родитель. Тебе не повезло.

– Мам, да ты что?! Как это не повезло? – Ниночка вскочила, чуть не сбросив спагетти на пол. – Ты хорошая, ты очень хорошая. Это я расстроена просто, вот и наговорила тут.

– Ты все правильно наговорила. Я буду исправляться, ладно? Видишь, уже пытаюсь. И никакой ты не бездарь! Какой же ты бездарь, если сама в колледж поступила, да еще и без знания языка тебя взяли.

– Как взяли, так и выставили. – Глаза Нины опять заблестели.

– А за что выставили-то? – спросила Натка как можно спокойнее, дабы предотвратить новую истерику.

– За идею. – В голосе дочери угадывались хвастливые нотки.

– Рассказывай! – Натка села за стол, призывая Нину последовать ее примеру.

– Короче, – начала Нина, снова усаживаясь перед тарелкой.

– Можно длиннее, только через пять минут. Сначала поешь, а потом уже будешь докладывать.

– Ну мам!

– Без «ну»! – «И откуда у меня эти командирские замашки? От Паолы набралась, не иначе».