Всегда говори «всегда» – 3

– Когда я ходил в детский сад, я был отчаянно влюблен в одну девицу из старшей группы. Она носила платье в очень красивых барабанчиках. На редкость романтичный рисунок.

Барышев сказал это с таким серьезным видом, что Ольга даже заподозрила, что он не шутит.

– У тебя, значит, всегда был дурной вкус, – вздохнула она.

– Не знаю, не знаю… – У него в глазах наконец мелькнуло тщательно скрываемое веселье. – Никто на мой вкус не жаловался!

Они захохотали вместе, и так это было здорово – взявшись за руки, хохотать в безлюдном зимнем парке, под парящими в воздухе особенными новогодними кружевными снежинками, что Ольга подумала – стоило полгода страдать в Таиланде от безделья и зноя ради таких вот счастливых минут.

Она заметила неподалеку киоск.

– Ой, Сережа! Давай мороженое купим!

– Да ты что! – ужаснулся Барышев. – Какое мороженое, у меня зуб на зуб не попадает.

В подтверждение своих слов он вполне естественно задрожал и заклацал зубами.

– Ну купи, Сережа, купи… – прижалась к нему Ольга.

– Снегурочка, – проворчал Барышев, достал кошелек и повел ее к киоску.

Если купит эскимо – значит, трудных моментов в нашей жизни больше не будет, загадала Ольга. Если клубничное – рецидив возможен, но она теперь знает, как с ним бороться – прогулками в этом парке.

– Тебе эскимо или фруктовое? – спросил Сергей.

– Сам выбери.

Он купил и эскимо и фруктовое с кусочками ананаса…

Ольга засмеялась – на ананас она ничего не загадала, но тут же решила, что это к исполнению всех-всех желаний… Правда, желание было только одно – чтобы Сергей оставался таким всегда, даже если на работе у него все рухнет, развалится и взорвется.

Пришлось есть сразу с двух палочек – по очереди. Ольга измазала в мороженом нос, губы и подбородок, и чувствительность губ стала как после хорошей анестезии…

– Стой, – Сергей, обняв, остановил ее и извлек откуда-то из недр своего пальто большой клетчатый носовой платок. – Ты вся испачкалась! – Он вытер ей нос, губы, подбородок, забрал остатки мороженого и зашвырнул в сугроб – эскимо и счастливое, ананасное. – Все, больше вдали от крана с водой ничего есть не будешь!

– Хорошо. – Ольга с трудом справлялась с артикуляцией. Замороженные губы отказывались шевелиться, но она медленно и старательно выговорила длинную фразу: – Я буду теперь есть мороженое только в ванной комнате.

– Лучше уж просто сидя в ванне… – Поняв, в чем проблема, он согрел ей губы долгим поцелуем. Они целовались, пока их не замело снегом…

Ольга легонько постучала его по спине, стряхивая белые хлопья.

– Сереж, а Сереж!

– Что?

Он явно был недоволен прерванным поцелуем – хмурился и смотрел на ее губы.

– Ты такой зануда, Сереж.

– У тебя тоже тяжелый характер.

– А ты… ты… Ты мой самый любимый из всех зануд!

– Та-ак, – протянул угрожающе Барышев. – Про всех других, пожалуйста, поподробнее…

Ольга со смехом бросилась убегать, но он догнал ее снежком в спину.

«Господи, как хорошо, что мы вернулись», – счастливо подумала Ольга.

Во всех неприятностях был виноват душный, изнуряющий, сказочный Тай…

Визит к Надежде напоминал поход к стоматологу – неприятно, но надо.

А как еще легко и непринужденно оказаться у Барышева за семейным столом? Только через ближайшую подругу Ольги.

Таксист домчал Оксану до Надиного дома за двадцать минут. Москва кипела вокруг, пульсировала, дышала непривычно ритмично и часто, вызывая тоску и головную боль. Тонкая курточка не спасала от мороза, да и не мороз, скорее всего, был причиной ее озноба.

Она человек ниоткуда. И прибыла – в никуда.

Москва чужая. И Таиланд чужой. Никто не ждет ее ни там, ни здесь, и только убогая Ленка интересуется ее жизнью.

Семья – отец, мать, сестра – вычеркнула ее из своих рядов, столкнула со своей орбиты из-за некрасивой истории с наследством. А всего-то – она уговорила невменяемую бабушку написать ей дарственную на квартиру и загородный дом у знакомого нотариуса. Ее обвинили в мошенничестве и только при условии, что она перепишет квартиру, особняк и исчезнет, не подали заявление в милицию. На родную дочь. Сестру. Пусть подавятся трешкой в центре Саратова и домом за городом.

У нее будет все. И семейка прибежит руки ей целовать, чтобы простила…

Грозовская ждала ее на лестничной клетке. Гостеприимство решила продемонстрировать, что ли? На ней был салатного цвета брючный костюм с желтой молнией, мохнатые тапочки с заячьими мордами, а рыжую гриву удерживала заколка с розовыми висюльками-перьями.

Страшно даже представить, какой у нее муж. Хотя почему же… Муж просто слепой. И очень старый, раз вложил свои капиталы в такое… чудо с розовыми перьями.

Неприятно, но надо, вспомнила Оксана установку своего вынужденного визита и улыбнулась Надежде самой лучезарной улыбкой из своего арсенала.

– Привет! – Грозовская бросилась ей на шею, но, слава богу, не поцеловала устрашающе-яркими губами, а лишь на секунду прижалась щекой к щеке, защекотав розовым пером губы. – Представляешь, а я только что, ну, на днях прям, про тебя подумала!

– И что же ты про меня подумала?

Надя сграбастала ее в охапку и подтолкнула в просторный холл.

Ничего себе квартирка…