Всегда говори «всегда» – 2

Татьяна Устинова, Ольга Степнова Всегда говори «всегда» – 2

И все-таки глаза у него были барышевские – глубокие, серые и насмешливые, совсем чуть-чуть, словно он знал немного больше, чем остальные, и это его веселило… Глаза барышевские, а губы Ольгины. Они еще в роддоме распределили эту похожесть.

…Сергей тогда первый раз зашел в палату с огромным букетом роз, в накинутом на плечи белом халате. Ольга сразу же передарила цветы медсестре – запах от них шел удушающий. Для медсестры это был пятый букет за утро от счастливых папаш, и они вместе посмеялись по этому поводу, а когда Ольга зашла в палату, Сергей стоял возле Петьки и… не дышал. Она поняла это по его напряженной позе, завороженному взгляду, по рукам, вцепившимся в бортик пластиковой прозрачной люльки. Халат, размера на три меньше барышевского, упал с его плеч на пол.

– На меня похож, – выдохнул Барышев, видимо, разрешив себе дышать только в присутствии Ольги, – глаза, нос, подбородок…

– А губы мои! – Она подняла халат, натянула его Сергею на плечи – ни одной морщинки, ткани не хватало на косую барышевскую сажень, – и прижалась к этой спине, родной, немного позабытой за несколько дней, проведенных в роддоме.

– Губы твои, – согласился Сергей и, не отрывая от сына глаз, притянул ее к себе и поцеловал как-то по-особенному, не так, как целовал до Петьки…

Ольга мельком взглянула на Барышева – он стоял, склонившись над детской кроваткой так, будто перед ним был не ребенок, а перспективный проект, в который он вложил все свои сбережения.

Ольга не выдержала серьезности его лица, рассмеялась громко, хотя смеяться было нельзя – Петька спал.

В комнату ворвались дети, заполнив собой все пространство. Они умели своим смехом и гвалтом не оставлять ни йоты тишины и покоя, умели подчинять себе всех вокруг – Ольгу, Сергея и даже Петьку. Она цыкнуть на них не успела – тише, Петька спит! – как Машка подскочила к кроватке и, тесня Барышева, сказала звонко:

– Чур, он мой будет.

Миша протиснулся между Сергеем и Ольгой, поддел плечом Машку и, двинув ее кулаком в бок, выкрикнул:

– Мой!

– Я первая сказала! – Маша требовательно затрясла Ольгину руку. – Мам, он чей, мой или Мишкин?

Петька открыл глаза, и Ольга замерла – сейчас заплачет, но Петька улыбнулся, будто знал что-то, чего не знали другие…

Зато Машкины глаза мгновенно наполнились слезами:

– Мам, пусть он мой будет, Мишка дерется…

– Дурочка ты моя любимая, – Ольга чмокнула дочь в затылок, ощутив родной запах ее волос. – Он и мой, и твой, и папин, и Мишкин. Он наш! Наш Петька! А ты не дерись, Миша.

– Привет! А вот и я!

Надежда стояла на пороге детской с лохматым букетом диковинных голубых хризантем и яркими коробками, предвещавшими праздник.

– Кто-нибудь заберет у меня все это? Руки отваливаются.

К Надежде кинулись все, кроме Сергея.

Ольга забрала у нее хризантемы, а дети вцепились в предвещавшие праздник коробки.

Петя, почувствовав, что от него отвлеклись, заплакал, и Барышев, бросив Надежде «здравствуйте», начал качать кроватку так, будто в ней была вода и он боялся расплескать хотя бы каплю.

Надежда по-хозяйски заглянула в кроватку, не обращая внимания на настороженный взгляд Сергея, – он вчера вычитал в Интернете, что новорожденных детей нельзя показывать никому, кроме родни.

– Батюшки! Красавец! – всплеснув руками, Надежда умильно заулыбалась. – Это что ж будет! Это ж смерть бабам! Ах ты маленький, ах ты, заинька… На вас похож, – бросив взгляд на Сергея, добавила она.

Барышев снова посмотрел на нее настороженно – подлизывается? Хочет укрепить свои позиции возле кроватки?

– Правда? – уточнил он на всякий случай.

– А как же! И нос ваш, и глазки… Только очков не хватает.

Ольга схватила Надежду за руку, чтобы увести наконец из детской и не напрягать ставшего в одночасье суеверным Сергея, но Маша перехватила инициативу и потянула Надю к себе за юбку.

– Нравится тебе твой новый братик? – обняла ее Надежда.

– Нравится, только он не мой, – насупилась Маша.

– Здрасьте пожалуйста! – изобразила неподдельный ужас Надежда. – А чей же он?

– Он общий.

– Он и мой, и мамин, и папин, и Машкин, – подтвердил Миша.

– А! – поняла Надежда. – Ну, тогда пусть он еще немножко и мой будет. Хорошо?

В серых глазах Сергея отчетливо пульсировало беспокойство – нельзя ребенка до месяца чужим людям показывать. И пусть это предрассудки, но взялись же они откуда-то, значит, были для этого причины, был накопленный многими поколениями опыт.

Ольга еще раз потянула Надежду за руку.

– Ну, пошли, пошли. Я кормить тебя буду!

– Кормить меня не надо, а вот от чая не откажусь…

Ольге удалось наконец вытянуть Надежду на кухню вместе с детьми, хризантемами и праздничными коробками. Напоследок она успела заметить серьезное Сережино лицо – он смотрел на Петьку, будто тот и не ребенок вовсе, а глобальный проект, в который он вложил всю свою жизнь.

– Сереж, ты чай будешь? – спросила она на всякий случай.

Барышев поднял на нее непонимающий взгляд – какой чай? Наконец до него дошло…

– Буду, чуть позже…

* * *