Всегда говори «всегда»

Амнистии они дождались в начале осени.

Ольга так до конца и не поверила, что это – все. И только когда за спиной с лязгом закрылись ворота зоны, она наконец поняла: свободна. Все кончено, она вытерпела, выстояла, самое страшное позади, и можно вернуться – домой, к детям, к Стасу, в нормальную человеческую жизнь, где нет надзирательниц, побудки по звонку, серых бесконечных дней и таких же бесконечных ночей, снов, полных пустых комнат, серых коридоров и мерзлой жути, от которой просыпаешься с криком. Все кончилось, как будто и не было.

Ольга втянула носом воздух, зажмурилась на солнце. Какая же красота вокруг! Разноцветные листья, красная рябина, синие указатели у дороги. Даже ворота колонии кажутся снаружи уже не такими серыми. Вот ведь счастье-то!

Ольга поглядела по сторонам, высматривая Стаса. Но Стаса не было. Она несколько раз писала, что попадает под амнистию, что освобождается сегодня. И Стасу писала, и Григорию Матвеевичу. Может, письма затерялись, не дошли до адресата? Так ведь бывает. Как-то раз на зону вернулось письмо, отправленное больше года назад. На конверте стояла пометка: неверный адрес. Может, она неразборчиво написала и ее письма тоже когда-нибудь вернутся в колонию? Ольга улыбнулась: что ж, пусть возвращаются. Она к тому времени уже будет в Греции. Будет гулять со Стасом и с детьми по оливковым рощам и плескаться в море, а по вечерам – ужинать в каком-нибудь маленьком ресторанчике на берегу, пить метаксу и слушать, как усатые музыканты наигрывают сиртаки.

Подошла Зойка. На руках – замотанный в серенькое казенное одеяло пацаненок. Костик…

– Ну что, подружка? Не приехал обмылок-то?

Ольга пожала плечами:

– Может, задержался…

– Ага, или день перепутал, – хохотнула Зойка. – Гад он, говорила я тебе, а ты, дура блаженная, не верила.

– Зоя, ну зачем вы так? Он, наверное, на работе закрутился. И с детьми. Он же один там с ними…

– Так я разве что говорю? – Зойка сделала невинные глаза. – Замучился, бедняжечка. Конечно! Ладно, подруга, прощевай. Больше не свидимся. Только если опять на нарах…

Ольга поежилась – не от холода, от того, что слишком близко пока что были эти самые нары.

– Я, Зоя, на нары больше не хочу…

– И я не хочу.

– Дай малыша подержать, – попросила Ольга. Она так стосковалась по детям…

Пацаненок Костик был розовый, упитанный. Ольга глянула на Зою. Та смотрела на своего Костика с нежностью, но, перехватив Ольгин взгляд, посуровела и резко, почти грубо выдернула у нее ребенка.

– Все, давай. Долгие проводы – хуже, чем сифилис, как говорится. Пошла я. Пока, подруга.

И зашагала прочь. Ольга постояла еще немного – на случай, если Стас все же приедет, а потом пошла к автобусной остановке.

…До родного города Ольга добралась уже под вечер. Ехать пришлось на перекладных. На дорогу ушли почти все деньги, которые Ольге выдали за семь месяцев работы в швейном цехе колонии. Почувствовав, что проголодалась, на последнюю десятку она купила около автостанции пирожок с капустой, умяла его прямо на ходу и даже крошки из пакета собрала в щепоть и в рот закинула, до того показалось вкусно. Много ли надо для счастья? Да почти ничего. Счастье сойти с автобуса и шагать по тротуару – не строем, а как все нормальные люди. Купить пирожок в палатке, а не дожидаться, когда раздатчица плеснет в жестяную миску серых вонючих щей. Счастье – это когда до дома двадцать минут пешком по осенним бульварам, а дома тебя уже ждут Мишка, и Машка, и Стас…

Чуть не дойдя до площади, Ольга остановилась посреди тротуара переложить сумку из одной руки в другую – сумка не тяжелая была, но пузатая и неудобная. В просвет между домами виден был поворот речки и кусочек церкви. Над куполом с криком кружили то ли грачи, то ли галки. Наверное, собираются в стаю перед отлетом на юг. Так это все было красиво – и речка, и церковь в лучах закатного солнца, и птицы, что Ольга залюбовалась. Стояла, смотрела и улыбалась. Она могла бы так до ночи стоять, наверное, если бы не весьма ощутимый тычок в спину.

Ольга обернулась. Увидела сердитую бабульку с клюкой. В руке у бабуси болталась авоська, на дне авоськи – пакет кефира. Старуха зыркнула на Ольгу из-под темного, в крапушку, платочка, пожевала губами недовольно:

– Чтой-то ты? Молодая, а хуже бабки столетней, спишь на ходу! Давай дорогу, вишь, у меня нога костяная!

И продемонстрировала Ольге свою клюку, сделанную каким-то народным умельцем из алюминиевой лыжной палки.

Ольга улыбнулась:

– Простите. Загляделась.

– И-и, на что тут глядеть-то? – Старуха в недоумении осмотрелась, будто выискивая, не появилось ли чего стоящего, на что и впрямь поглядеть интересно – может, зверинец привезли, или Колька-дебошир снова без порток чешет по проспекту? С Кольки – с него станется, в прошлом годе однажды вытворил, весь город животики надорвал. Но ни зверинца, ни Кольки без порток в пределах видимости не наблюдалось.

– Не на что тут глядеть! – строго сказала бабулька. – Маета одна!

Ольга пожала плечами: кому маета, а кому – райские кущи.

– Я давно дома не была, бабуль, соскучилась.