Всегда кто-то платит

Я посмотрела на мужчину, который лежал на соседней койке. Он ничего не чувствовал, не выражал никаких эмоций. Просто лежал. Я знала, что не смогу, как эта женщина. Я не выдержу семь лет. Да и года не выдержу. Уже сейчас не могу. Я и в больницу-то ездила через силу. Мы с Аней чередовались. Иногда она пропускала день – например, когда дети заболевали, – но она оказалась крепче меня. Была хорошей дочерью. Я даже позавидовала Анатолию – моя Ксения так бы обо мне не заботилась.

Его болезнь прогрессировала. Я это видела. С каждым днем он уходил в свой мир и все реже возвращался в реальность. Он радовался, когда я приходила, но так и не узнавал меня. Он радовался мне как посетителю: ко всем остальным приходят, и к нему пришли.

Со мной Анатолий вежливо здоровался – способность общаться он не потерял. Врачи говорили, что не могут спрогнозировать, как будет развиваться болезнь, на какую часть мозга будет давить разраставшаяся опухоль. Пока она давила на те части, которые отвечали за моторику. Анатолий не мог взять ложку, вилку и начинал есть руками. Руки тряслись, он бросал еду на пол. То есть он понимал, что нужно есть, как нужно есть, но руки его не слушались. Как не слушались и ноги – он перестал ходить. Совсем. Забывал, что нужно сделать шаг, падал. Он не мог держать руками кружку, и медсестры приспособили трубочку от капельницы, через которую он пил. Ему нравилось пить из трубочки. Я купила ему трубочки, разноцветные, и Анатолию они понравились. Он их раскладывал на кровати, по цветам, но не пользовался. Берег. А пил сок или чай по-прежнему из медицинской трубки.

Он стал узнавать меня как посетительницу, но не помнил, кто я такая. Как-то стал рассказывать, что ездил с друзьями в Коломну. На все выходные. Он улыбался собственным мыслям и воспоминаниям. В следующий мой приезд Анатолий не находил себе места – был злой, раздражительный.

– Скоро меня выпишут? – спросил он.

– Скоро, – ответила я.

– Я уже четыре месяца тут лежу, надоело.

– Нет, всего неделю.

– А это тогда откуда? Мне больно!

Анатолий задрал футболку и показал на шрам от аппендицита.

– У меня соревнования по футболу. А я здесь. Мне нужно тренироваться.

– Скоро ты сможешь тренироваться, потерпи еще немного.

– Не собираюсь сидеть на скамейке запасных, – бурчал Анатолий.

Он все время держался за бок, будто у него там что-то болело. Может, его и вправду мучили боли?

– У меня часы украли. Местные барыги. Выйду, найду.

– Часы у меня. Я их забрала.

– Тебе подбросили?

– Нет, я их забрала. Чтобы сохранить.

– Отдай. Это мои часы.

Я оставила ему часы, хотя он не то что время суток, время года уже не мог определить. В его памяти осталось только лето. В больнице ему было хорошо, жарко и душно. Стояла весна, но окна были законопачены. Анатолий лежал у окна. Ему не дуло, даже если была открыта дверь.

Аня привезла упаковку памперсов и пеленки. Анатолий сдирал с себя памперс – часть мозга, которая отвечала за стеснительность, за социальное поведение у него еще действовала. Он не мог дойти до туалета, но не позволял себе сходить в памперс. Я его уговаривала, убеждала, но он упорно пытался встать, чтобы сходить в туалет. Мне было больно и страшно на это смотреть. Анатолий плакал. Он хотел подняться и не мог, хотел содрать с себя памперс, но руки его не слушались. Лежал и страдал.

Позволял себя покормить. Аппетит оставался хорошим. Аня привозила ему любимые блюда и сладости, о которых, как оказалось, я ничего не знала. Я не знала, что любит мой муж. Зато Аня помнила вкусовые предпочтения отца. Подозреваю, что без участия матери Анны, первой жены Анатолия, не обошлось. Дочь привозила слойки с сахаром, ватрушки, конфеты «Мишка на севере», карамельки. Анатолий радовался как ребенок, разбирая пакет со сладостями.

Однажды он запихнул сразу несколько конфет в рот.

– Вкусно? – спросила я.

– Очень. – Он погладил себя по животу так, как гладят себя дети, когда «наелся животик».

Толяша стал маленьким ребенком, который думает, что наедается не он, а его «животик».

– Что ему привезти? Что он любит? – спросила я у Ани.

– Пельмени. Он всегда любил пельмени, – ответила она.

Я купила мясо трех видов, раскатала тесто и налепила пельмени. Сварила и привезла Анатолию. Он бросил тарелку на пол. Дети, когда им не нравится еда, тоже думают, что виновата тарелка, и сбрасывают ее со стола.

– Анатолий, что не так? Почему ты не ешь?

– Это не мамины. У мамы – маленькие, а эти – большие.

Совсем страшно стало тогда, когда он окончательно ушел в прошлое. Стал жить там, больше не пытаясь выпрастываться из болезни в реаль-ность.

Я приехала как обычно. Привезла ему носки, чистую одежду. Он попытался присесть на кровати, вежливо со мной поздоровался.

– Анатолий, ну как ты?

– Хорошо. Поступил в медучилище. Вместе с Сашкой. Так что не волнуйся. Будем проситься в одну комнату в общаге. А папа уже ушел? Где он?

– Папа?

– Да, надо ему сказать, что я поступил.