Всегда кто-то платит

Первая жена Анатолия ни разу не появилась в больнице. Если бы Аня со мной поговорила и попросила, я бы разрешила. Я бы с радостью отдала ей свой день визитов. Была бы ей благодарна. Но Аня думала, что так нельзя. Я с удивлением обнаружила еще одно ее качество – природную, интуитивную деликатность. И еще раз отметила – в Ксении этой деликатности не было. Ни природной, ни привитой. Ей и в голову не приходило меня поддержать или хотя бы из вежливости съездить со мной хоть один раз в больницу. Я ей даже не предлагала. Знала наперед, что она ответит. Что я сошла с ума, и она не собирается тратить свое время на чужого, пусть и умирающего человека, который ее и не вспомнит.

Я приезжала и смотрела, как еще молодой мужчина – многие в этом возрасте становятся отцами, женятся, заводят любовниц, бегают в парке, катаются на лыжах, работают – уходит на глазах. Мне было страшно смотреть, как Анатолий не может справиться с ложкой, как погружается в пучину собственной памяти. Я никогда не сталкивалась с безумием. Все, кого я хоронила, уходили в здравом рассудке, еще и шутить пытались. Мой научный руководитель, заменивший мне отца, назначил мне встречу – назавтра. А вечером, после моего ухода, скончался. Моя мать умерла от инфаркта. Мой отец умер мгновенно – оторвался тромб. Я его совсем, кстати, не помню. Никто не уходил долго. Даже отец Ксении умер для меня молниеносно, в одночасье, когда просто ушел из моей жизни. Я не знала, как себя вести, как воспринимать Анатолия, как реагировать на его воспоминания, а поговорить, посоветоваться, поделиться было не с кем. Все женщины, которых я встречала в больнице, вели себя как святые. Они не роптали, ухаживали, несли свой крест и не оставляли надежду на выздоровление, на чудо. Они ходили в церковь, молились, заставляли тумбочку в палате иконами. Я такой не была. Аню все любили – и медсестры, и посетительницы. Она была идеальной, образцово-показательной дочерью. Некоторые, я слышала эти шепотки у себя за спиной, спрашивали у Ани, кто я такая.

– Новая жена, – отвечала она.

И женщины дружно поджимали губы и тянули: «Тогда все понятно».

Что понятно? Что старая жена будет вести себя по-другому? А новая непременно окажется бессердечной сволочью? Но я не была сволочью. Я не была плохим человеком. Просто не знала, что делать. Как о себе напомнить? Чем?

Ксения

Понимаю, что маме было страшно. Очень страшно. Сколько это длилось? Не знаю. Она тоже не знает. Анна потом маму во всем обвинила. Что та не заметила раньше. А как заметишь, если ничего особенного не происходило? Если бы, например, Анатолий Петрович… Я буду называть его так из уважения. Не думаю, что кому-то захотелось бы, чтобы после смерти его называли так, как звали при жизни – Коляном или Вованом. Даже мама, когда Анатолий Петрович уже умирал, перестала называть его Толяшей. Анатолий. Наконец он обрел нормальное имя. Так вот мама не замечала никаких изменений. Не могу сказать, что она себя за это винила и уж тем более казнила. Поскольку я не видела Анатолия Петровича так часто, как она, то все пересказываю с ее слов. Так, как она это запомнила. И то, что решилась рассказать мне. Подозреваю, далеко не все.

Когда маме стало страшно? Наверное, в тот момент, когда Анатолий Петрович открыл шкаф и решил, что это входная дверь. Он хотел выйти из шкафа, причем в стену, и ему это никак не удавалось. Мама прибежала на крики. Из этого сообщения я заключила, что они спали в разных комнатах. Давно ли? Кто знает? Уж точно не я. Мама прибежала и сначала не поняла, откуда кричат. В кровати Анатолия Петровича не было. Крик – матерный – доносился из шкафа. Мама открыла дверь и увидела, что ее муж пытается пробить кулаком заднюю стенку. Кулак у Анатолия Петровича был внушительным, так что задняя фанерная стенка поддалась быстро. Шкаф трещал по швам. Мама перепугалась так, что ничего не могла сказать. Она стояла и смотрела, как раскачивается шкаф с ее мужем внутри. И муж прилагает достаточно усилий к тому, чтобы шкаф уже рухнул наконец. Что и произошло. Мама думала, что ничем не может ему помочь, но Анатолий Петрович выбил заднюю стенку, после чего «вышел» из шкафа.

– Ты чего не спишь? – спросил он маму и спокойно лег в кровать.

Мама смотрела на рухнувший шкаф, лежавший поперек комнаты, и вообще ничего не понимала. На ум пришло только одно – муж сошел с ума. Но даже тогда ей не было так страшно, как потом.

Наутро, кстати, Анатолий Петрович ничего не помнил. И даже шкаф с выбитой стенкой не пробудил в нем воспоминания. Он отодрал стенку, быстро соорудил новую, сходив куда-то за куском фанеры, и поставил все на место.