Всегда подавать холодным

– Да как не я? Туда, на Галерную, и отвёз, он денег дюже дал, сказал ждать. Я и ждал, барин. Исправно ждал. Их благородия долго не было, почитай, часа два. Потом вышел, качается как шатун зимой да и упал в самую пыль-то. Я к нему, тащу с мостовой-то, а они в кровище все, благородие-то!

– Так ты, выходит, и видел, в какой дом он вошёл?

– Никак нет, барин, того я не видел, – заморгал птичьими глазками Кузьма. – Там ведь проулок и арка, вот в неё их благородие и шмыгнул, то есть… прошёл. А я, ей-богу, ждал, как уговорено было. У дома нумер четырнадцать.

– Хорошо, Кузьма. Далее что было?

По всему было видно, что Кузьма пришёл в обыкновение и весьма осмелел. Рихотину уже не приходилось вытягивать из него слова.

– Я к нему с уважением, дескать, ваше высокородие, будьте добры-любезны в колясочку, а он лицом белый совсем и кровищи под ним целая лужа! И всё ружьё какое-то спрашивал! Так и отошёл у меня на руках, упокой, господь, душу его! – он трижды быстро перекрестился.

– Погоди-ка! Какое ещё ружьё? При нём было оружие? Когда на набережной в коляску садился?

– Нет, барин! Только сабля при нём была. Чудо как красив был, мундир, весь в зол…

– Тогда про какое ружьё он спрашивал? – перебил ямщика Рихотин.

– Да бес его знает, барин! Только дыхание у него уже запиралось, а он всё: «Ружь-ё, ружь-ё, ружь-ё». Потом булькнуло в горле, как будто из полного штофа бражку выпростали, и затих. Только зенки застыли, как небеса голубые. Тут как раз Сенька из-за угла выехал, господина какого-то на Невский везёт, я его с оказией и послал в управу.

Получалась какая-то чертовщина. Ясности рассказ свидетеля никакой не приносил. Рихотин прикинул, что на Галерной сплошь казённые здания, казармы, конюшни да особняки, надо будет выехать и на месте полюбопытствовать, куда мог заходить убиенный.

– По дороге говорил что-нибудь?

– Кто, я? – поднял брови Кузьма.

– Да нет же, гусар этот.

– Никак нет, барин. Молчать они изволили полдороги, спали потому как.

– А где ты, Кузьма, его подобрал?

– Да на Выборгской стороне, их благородие там квартировать изволили, я когда коляску подавал, оне как раз и спустились с крыльца. Гошпитальная, дом нумер шесть. Там Кривоносов доходный дом держит.

Рихотин записал адрес. Прикинул. С Выборгской стороны ехать три четверти часа, это если средь дня, а поутру и того меньше. Гусар вышел из дому, был навеселе, стало быть, ночь не спал, маловероятно, что веселился один, должны быть и товарищи. Затем за каким-то бесом поехал на Галерную, велел ямщику ждать и через два часа был убит. Ограбление? В двух шагах от Сената и Адмиралтейства, где всегда полно людей? Верилось в это с трудом, но всё же нужно проверить. И ещё ружьё это…

Он перевёл взгляд на Кузьму.

– Вот что, милейший. Спасибо тебе, что всё как есть рассказал. Ты можешь идти.

Ямщик всё так же хлопал глазами и удивлённо спросил:

– А Сенька?

– Какой ещё Сенька? – Рихотин тяжело поднялся, стараясь не сильно опираться на ноющую ногу.

– Приятель мой, коего я с оказией отправил. Их благородие его в подвал заперли. – Ямщик кивнул куда-то за дверь.

Граф вздохнул.

– Иди, Кузьма, я разберусь, отпустят твоего Сеньку.

Едва дверь за тщедушным ямщиком закрылась, в кабинет заглянула огромная голова Выхина:

– Позвольте-с, ваше сиятельство?

– Да, заходите, Иван Артамонович.

Выхин служил в присутствии уже несколько лет. Рихотин понимал, что этот человек с раздражением воспринял его назначение на начальствующую должность и рано или поздно, но всё же придётся доказывать Выхину свою неслучайность и состоятельность. За те несколько недель, что граф успел отслужить в Управе благочиния, его мнение о приставе оформилось первыми выводами. Выхин был туповат и чрезвычайно высокомерен. Такое бывает, когда человек выслуживается в первые чины и мгновенно забывает ту среду, из которой сам вышел, более того, испытывает к ней отвращение и при случае всячески старается употребить свою власть. Не далее как вчера Рихотин наблюдал отвратительную картину, как Иван Артамонович передавал драгунскому конвою задержанного за дебош пьяного солдата. Румяный и дородный Выхин по дороге до арестантской кибитки отвесил тому несколько весьма чувствительных тумаков. Рихотин ещё со службы на флоте всегда был против телесных наказаний, и зрелище, которое он наблюдал из окна вчера, его изрядно разозлило. С другой стороны, стоило признать, что Выхин прекрасно знал делопроизводство, в исключительном порядке содержал все служебные бумаги и прекрасно знал все закоулки Петербурга. Ссориться с ним Рихотину не хотелось, пригодится ещё, но небольшой урок был просто необходим.

– Ваше сиятельство, мы что же, отпускаем этих колодников? – недоуменно спросил Выхин.

Рихотин расстегнул ворот сюртука и вытер платком шею. Что за жара сегодня? Ни ветерка!

– Да, разумеется. А почему мы их должны задерживать?

– Так ведь… Может, кто из них и убил?.. – пробормотал Выхин.

– Ну поразмыслите, Иван Артамонович, зачем убийце бежать в управу и вызывать приставов, когда можно просто скрыться? Зачем вы задержали человека, который донёс о преступлении?