Всегда только ты

«Видишь? Нормальные отношения между здоровым человеком и человеком с ограниченными возможностями реально существуют», — злорадствует маленькая Лорена на моём плече. Я испытываю желание смахнуть её с себя, не будь она плодом моего воображения, и не будь это потенциальным поводом для беспокойства со стороны папы Рена.

— Прошу, не извиняйтесь, — наконец, выдавливаю я хрипло, поднося ладонь к горлу и нервно потирая его.

Доктор Би улыбается мне, и это ещё одна очень похожая на Рена черта.

— Если тебе будет лучше, ты не первая, кого я удивил. Думаю, иногда мои дети забывают, что такое не для всех нормально. Они-то не знали другого.

— Каково это? Иметь суровую и требовательную профессию, состоять в браке, воспитывать детей, и все это с…

— С физическими ограничениями? — он смотрит на поле и вздыхает. — Иногда тяжело. Иногда обескураживает. Но всегда ведёт к исцелению.

— Почему? Почему к исцелению?

Доктор Би барабанит пальцами по подлокотнику кресла.

— Ну… когда это случилось, Фрейя была детсадовского возраста, а Элин была беременна Акселем. Я был сокрушён. Я думал, что никогда не сумею дать своей жене и детям всё необходимое. Во всяком случае, не так, как я себе представлял. Я никогда не смог бы практиковать медицину так, как надеялся это делать. Мне казалось, что моя жизнь кончена.

— Но потом родился Аксель, я взял его на руки, эти глаза, так похожие на мои, посмотрели на меня, и что-то щёлкнуло в мозгу. Я осознал, что он любит меня. Он уже любит меня таким, какой я есть. Я создал его с его матерью, он моя плоть и кровь, и отсутствие ноги ничего не меняет. Наконец, я понял, что моя жизнь не кончена. Пришёл конец лишь моим представлениям о жизни.

— Тогда я полностью отпустил свои старые ожидания, представления о том, какой должна быть моя жизнь, и вместо этого любил свою жизнь как дар. Всё это дар — сердце, бьющееся в моей груди. Дыхание в моих лёгких. Жена и дети, любящие меня таким, какой я есть.

Перед глазами всё расплывается от слёз. Я вытираю лицо, когда влага начинает скатываться по щекам.

— Это очень… вдохновляет, — шепчу я. — Спасибо, что рассказали мне.

Он кивает, на мгновение удерживая мой взгляд, затем мы оба смотрим в сторону поля. Промокая влагу под глазами, я осматриваю протяжённость травы, пока не нахожу Рена на позиции вратаря. Как раз когда Оливер совершает бросок пенальти, Рен кидается в сторону и совершенно промазывает. Все пять братьев предаются веселью, выражающемуся в разных позах и воплях, и доктор Би смеётся, наблюдая за ними. Словно зная, что я смотрю на него, Рен поднимает взгляд, вставая, и встречается со мной глазами. Его смех стихает. Моё сердце пропускает удар в груди.

Внезапно дверь вновь отодвигается, и выскакивает Зигги, буквально бросаясь на своего папу и приземляясь на его колени. Охнув, он ловит её, а она целует его в щёку и обвивает руками шею. Я испытываю облегчение, видя столь лёгкое проявление привязанности. Это означает, что её родители перестали поддерживать такое расстояние между ними и Зигги, а ей вновь комфортна физическая близость.

— Привет, Зигги Звёздочка, — шепчет он, обнимая её обеими руками.

— Привет, папочка, — Зигги бросает на меня взгляд и поудобнее устраивается на его коленях, будто вовсе не комично, что такая высокая и длинноногая девушка взгромоздилась на своего папу. Это мило, невинно и абсолютно в духе Зигги. Она во многих отношениях до сих пор девочка. Совсем как и я в свои подростковые годы.

Доктор Би прижимается щекой к её макушке и вздыхает, вокруг его глаз виднеются счастливые морщинки.

— Ты знаешь, в честь кого назван Рен? — спрашивает он у меня.

Я киваю.

— Кьеркегор.

— Верно. Ближе к концу беременности Элин Реном я читал его «Дело Любви». Я читал ей вслух, пока она нежилась в ванне, когда я уже уложил Фрейю и Акселя спать. Всё просто сложилось. Имя, его философия…

— Я не знакома с Кьеркегором в каких-либо подробностях, — честно говорю я.

Доктор Би смотрит на меркнущий свет дня и улыбается.

— «Осмелиться — это на мгновение утратить почву под ногами. Не осмелиться — это утратить себя».

— Другую, папочка, — тихо говорит Зигги.

Он целует её в лоб.

— «Наиболее распространённая форма отчаяния — не быть тем, кто ты есть».

Зигги улыбается.

— Вот эта моя любимая.

— А моя любимая, — говорит доктор Би, поудобнее устраивая Зигги на своих коленях, — это…

Вклинивается новый голос. Я оборачиваюсь через плечо и вижу Рена, улыбающегося мне и держащего руки в карманах.

— «Обманом лишить себя любви, — говорит он, — это самая ужасная форма лжи; вечная потеря, для которой не существует компенсации».

В моём рту сухо как в пустыне. Я облизываю губы и чувствую, как плавлюсь в жаре его взгляда.

— Хорошая.

Рен кивает.

— Да, хорошая.

— Фрэнки! — орёт голос снизу.

Я поворачиваюсь и выглядываю за перила террасы, щурясь, чтобы найти говорившего.

— Да?

Вигго машет рукой.

— Спускайся сюда. Мне нужен напарник.