Всегда тринадцать

Один из них уже не первый год обслуживал цех, в котором работала Жанна. Умеющий угодить каждому, к тому же в дни перед получкой готовый оказать кредит, уполномоченный приурочивал свое появление к обеденному перерыву — заманчиво раскладывал на столике билеты и ждал охотников. Вскоре они собирались толпой.

Так и в этот день. Только Жанна успела прибрать у станка, как подруги позвали ее:

— Иди сюда, Жанночка. Предложение есть — всем вместе на открытие цирка отправиться. А ты как? Пойдешь?

— Я? А что я там не видела?

— Заблуждаетесь, девушка! — воскликнул уполномоченный. — Программа предстоит исключительная. Сами можете убедиться! — И он показал на плакат, кнопками приколотый спереди к столу: — Название одно чего стоит. «Спираль отважных»! Заслуженный артист Сагайдачный!

— Она у нас тоже Сагайдачная! — весело закричали подруги, а одна полюбопытствовала, не приходится ли этот артист Жанне родственником.

— Еще чего придумали! — отрезала она.

Вернувшись к станку, приказала себе отбросить малейшую мысль о цирке. Это удалось, сосредоточилась на работе. Когда же пришла домой — сразу заметила, как странно выглядит мать: взвинченные жесты, воспаленные глаза.

— Случилось что-нибудь, мама?

— Ничего не случилось. Ничего!

— Но почему же у тебя такой вид.

— Какой? Самый нормальный! — попыталась отговориться Зуева, но тут же, заметив, как пристально смотрит дочь, не совладала с собой: — Ты что высматриваешь? Дома — и то нет покоя! Уж если так тебе любопытно — за окно погляди!

Жанна подошла к окну и сразу поняла причину материнской взвинченности. К забору, находившемуся против дома, прислонен был большой рекламный щит, а на нем, как и на том плакате, что Жанна видела в цехе, в стремительном наклоне мчались мотоциклисты-гонщики. «Заслуженный артист С. Сагайдачный в новом аттракционе «Спираль отважных» — гласила надпись.

— Видишь? — хрипло справилась Зуева — она подошла сзади к дочери. — Места другого не нашли. Будто нарочно! Ты чего молчишь?

— Из нашего цеха ребята собираются коллективно пойти на открытие, — сказала Жанна. — И меня приглашали.

— А ты? Согласилась?

Жанна покачала головой, и тогда мать прильнула к ней, горячо и часто стала целовать.

— Новый аттракцион, — негромко прочла Жанна: она продолжала смотреть в окно. — «Спираль отважных!»

— А ты и поверила? Тоже мне аттракцион! — скривила Зуева губы. — Мало ли чего наговорят в рекламе. Или забыла, как в прошлом году.

Нет, Жанна помнила. Тогда она вместе с матерью шла мимо рыночной площади. И вдруг заметила в ее углу какое-то необычное сооружение под остроконечной брезентовой крышей.

— Мама, это что?

— Да так. Балаган.

И все же Жанне захотелось подойти поближе. Ее привлек большой многокрасочный холст, венчавший входную арку. Златокудрая, ослепительно улыбающаяся красавица изображена была на нем.

— Какая интересная! — восхитилась Жанна.

Лишь презрительно хмыкнув в ответ, Зуева потянула дочь за рукав. Она собиралась скорее уйти, но подал голос человек, стоявший на контроле: «Наше вам, Надежда Викторовна! Если барышня имеет желание — милости прошу!» И Жанна ступила на шаткую лесенку.

Наверху, в смотровой галерее, было тесно и душно. Наклонясь над железными перильцами, зрители вглядывались в глубину деревянного, до блеска отполированного колодца. Он пока пустовал, а радиола проигрывала до хрипоты заезженные пластинки. В паузах между ними включался не менее хриплый голос: «Спешите, граждане, приобрести билеты! Сейчас начнется выступление известного рекордсмена Элеоноры Пищаевой! Мотогонки по вертикальной стене!»

Так прошло и пять минут, и десять. Зрители вконец истомились, когда в люке, прорезавшем наклонное дно колодца, появилась женщина: высокие лакированные сапоги, кожаное галифе и такая же куртка-безрукавка. Вслед за женщиной вошел механик. Пока он запускал мотор, женщина равнодушно стояла, опершись на мачту, державшую брезентовую крышу.

— Деньгу зашибает — дай боже! — шепнула Зуева. — В день до десяти сеансов. В праздники того больше!

Жанна не отозвалась. Протиснувшись вперед, она стояла у самых перил и могла сличить гонщицу с ее портретом над входом. Там, на портрете, Элеонора Пищаева была молода, кудри напоминали золото, шлем — корону. В действительности гонщице было далеко за тридцать, она заметно полнела, шлема вовсе не было, а волосы, закрученные на затылке в узел, отдавали не золотом — всего только химией.

Механик завел мотор. Оседлав машину, виток за витком, Пищаева устремилась вверх. Все надсаднее становился рев мотора, перильца галереи дрожали и тренькали, а колеса мотоцикла, сумасшедше вертясь, уже добрались до той красной контрольной черты, что была обозначена в верхней части колодца.

Считанные минуты продолжался сеанс. Начав постепенно снижаться, Пищаева вернулась на дно колодца. Последние, замедленные обороты она уже сделала по инерции, на выключенном моторе. Остановилась, соскочила, откланялась, исчезла. Радиола захрипела вновь, зазывая на следующий сеанс.