Всегда тринадцать

Шагнув в плотный уличный мрак (фонари перед цирком были уже погашены), Костюченко сокрушенно подумал о том, что за весь этот вечер не уделил жене ни малейшего внимания. «Нехорошо! От рук отбился!»

И вдруг услыхал негромкое:

— Саша!

Это была жена. Она терпеливо дожидалась.

— Олюшка? И не надеялся я! Она сказала:

— Идем скорей! Тебе надо отдохнуть! Двинулись в сторону от цирка. Но и теперь, когда остался он позади, связанные с ним заботы не сразу отпустили. Перебирая их в памяти, Костюченко вспомнил о Станишевском: «Ишь грязь какую затевал. На случай непредвиденных расходов, Видно, при Князькове сходило с рук!»

— Что же ты, Саша, молчишь? — напомнила о себе Ольга Кирилловна. — Между прочим, утром — ты еще спал — звонили Фирсовы. Обижаются, что позабыли мы их. Я обещала зайти.

— И я. Я тоже зайду, — поспешил заверить Костюченко. — Теперь-то время у меня найдется.

С подполковником Фирсовым и его семьей он познакомился еще в первые послевоенные годы. Вместе служили в одном из южных округов, почти одновременно сюда, на Урал, получили перевод. Не только с Фирсовым, но и со многими другими недавними своими однополчанами Костюченко, со времени циркового директорства, встречался редко. И не потому, что испытывал какую-либо неловкость. Новые дела навалились выше головы.

— Теперь-то обязательно навестим, — вторично пообещал Костюченко. — А как тебе, Оля, программа понравилась?

— Все-то ты о цирке, — упрекнула она, но тут же добавила: — Я с интересом смотрела.

— То-то же! Согласись, программа сильная. Тропинин нынче смотрел. Тоже считает, что сильная.

Вечер был поздним, а потому и тихим. К тому же суббота. В такие вечера заводские зарева ослабевают. Отчетливо мерцает звездная высь. Вид этих звезд, привольно раскинувшихся по небу, переменил ход мыслей Костюченко: они сделались замедленными, более спокойными. Когда же, переступив домашний порог, увидел вокруг себя неизменную, устоявшуюся обстановку — и впрямь почувствовал себя так, точно воротился из какого-то многотрудного, затянувшегося пути.

С тех пор как дочь и сын уехали, Ольга Кирилловна накрывала на стол на кухне: для двоих там вполне хватало места. В этот же вечер изменила обыкновению, и Костюченко обнаружил стол, накрытый в комнате, а перед своим прибором цветы.

— Ух ты! По какому случаю?

— Саша! — с легким укором сказала Ольга Кирилловна, и он сконфуженно хлопнул себя по лбу:

— Поверишь ли, совсем забыл. Из-за меня?

— День твоего рождения, — подтвердила Ольга Кирилловна. — Мы с тобой условились отложить праздник. И все же мне захотелось, чтобы хоть так, хоть по-скромному.

Сама налила вино и предложила тост:

— Чтоб тебе хорошо было, Саша!

— Правильно, Оля, — чокнулся он. — Другими словами — интересно. Мне, когда интересно, — всегда хорошо!

Обычно неприхотливый в пище, едва замечающий, что стоит на столе, — в этот вечер, за этим нежданно праздничным ужином, Костюченко с жадностью набросился на еду, все казалось ему удивительно вкусным, все расхваливал и даже графинчик до дна осушил. Ольге Кирилловне вспомнились прежние армейские времена. Возвращаясь домой после многодневных лагерных учений, Костюченко, так же как и сейчас, продолжал сохранять до конца неизрасходованную, беспокойно теснящуюся в нем энергию. В таких случаях он позволял себе выпить больше обычного, но не хмелел, лишь краска отчетливее проступала на обветренном лице.

— Спасибо, Оля. Как говорится: не знал, не ведал!

Встав из-за стола, прошли в соседнюю, детскую комнату.

Она была перегорожена ширмами: по одну сторону владения дочери, по другую — сына. У Нины, у дочери, каждый предмет знал свое место, везде царил порядок — и на книжной этажерке, и на туалетном столике. Оно и понятно: взрослая девушка, студентка. Не то у Владика. На его половине висела разлапистая модель неоконченного планера. Стол был завален кусками жести и фанеры, мотками проволоки, шурупами и гайками. Тут же залатанная футбольная камера. Групповой портрет космонавтов. Карта обоих полушарий, на которой чернильным карандашом проложены были пути к самым отдаленным океанским островам.

— От детей нынче были письма? — справился Костюченко.

— Целых два, — сообщила Ольга Кирилловна и показала письма.

Нина день за днем описывала свой туристский поход: дорожные события, природу, впечатления. Все бы хорошо, но досаждали частые дожди. А вот Владик — тот безоговорочно всем был доволен: и пионерским лагерем, и вылазками в лес, и торжественным костром.

— B тебя, — улыбнулась Ольга Кирилловна. — Не припомню случая, чтобы хоть на что-нибудь пожаловался.

Если в этих словах и проглянула иголочка, то самая малая, незлобивая. Даже не иголочка, а лишь нехитрая попытка вызвать мужа на откровенность. Костюченко так и понял:

— Верно, Олюшка. В меня мальчишка.

Тогда-то Ольга Кирилловна и спросила напрямик:

— А сейчас как обстоят у тебя дела, Саша? По-прежнему в своей жизни всем доволен?