То ли стены детской комнаты обладали таким свойством, то ли поздний час и отрешенность от служебных забот располагали к полной откровенности — Костюченко на этот раз отнекиваться не стал. Наоборот, утвердительно наклонил голову:
— Меня нынче вечером примерно об этом же спрашивал Тропинин: не обижаюсь ли, мол, на нынешнюю свою жизнь? Что ответил ему? Что, разумеется, пока мне еще трудно. Трудно, но интересно. Понимаешь, штука какая. С каждым днем мне все интереснее!
Он сказал «понимаешь», но по выражению лица жены догадался, что не поняла она и нуждается в более подробном объяснении.
— Ладно, Оля, попробую высказать. Не знаю, как тебе, а мне даже само слово «цирк» в детстве казалось сказочным, самым наипрекрасным. Награды лучшей не знал, как отцовское разрешение — в цирк сходить. Позднее, когда подрос, посещать приходилось, конечно, реже, урывками. Однако если удавалось — каждый раз выходил из цирка с таким чувством, будто подарок уношу, будто зарядку получил бодрящую. А на фронте? Помню, к нам на передовую бригада цирковая приехала. Радости было у солдат! Побольше, чем если бы лишнюю пайку табака или какое другое лакомство получили. Цирковое искусство, Оля, приносит большую радость!
— Ну, хорошо. Предположим, — перебила она. — Но чтобы испытать все это — разве недостаточно оставаться зрителем?
— Имеешь в виду мое директорство? — усмехнулся Костюченко. — Действительно, прежде такое мне и во сне не снилось. Но уж раз взялся. — Резко поднявшись — до того сидел на диванчике, — прошелся по комнате и даже ширмы в сторону отодвинул. Затем, вернувшись, остановился перед женой. — Я, между прочим, поинтересовался, как в Большой Советской Энциклопедии определяется слово «цирк». Оказывается, двояко. Во-первых, здание определенной формы, а во-вторых, особый вид искусства. Ну, а я бы лично добавил еще одно определение. Верно, что и здание и что вид искусства. А еще — предприятие!
— Не понимаю, Саша. Что ты имеешь в виду?
— Да очень просто. Цирки, подобные нашему, горноуральскому, иначе не назовешь. Нам что положено? Программу, присланную главком, исправно прокатывать, план финансовый выполнять. Иных задач перед нами не ставят. Можно сказать, нехитрый профиль.
Последняя фраза прозвучала отнюдь не весело. На лицо Костюченко набежала тень.
— Но если так. Если ты так ограничен, Саша, в своих возможностях, что же может тогда быть тебе интересно?
Он опять прошелся по комнате. На этот раз остановился в дальнем углу и неподвижно там простоял минуту или две. Лицо оставалось сосредоточенным. Ольга Кирилловна поняла, что нельзя мешать какой-то упрямо разворачивающейся мысли.
— Что мне интересно? Попробую ответить! Мало ли что передо мной задачи поставлены не слишком сложные. Из этого не вытекает, что сам перед собой других не должен ставить. Обязательно должен! Ты только подумай. Из года в год, долгие годы подряд артист переезжает из цирка в цирк. Переезжает, работает, тренируется, мастерство наращивает, радость несет тысячам зрителей. Так неужели же цирк может для него оставаться случайной площадкой, проходным двором? Неужели мне — руководителю, директору — довольствоваться положением сторожа при таком дворе? Нет, Оля, я так не хочу. Унизительно было бы так! Хочу, чтобы польза была от меня не только финансовому плану, но и непосредственно цирковому искусству. Понимаешь?
Самому искусству! Мне вот что интересно!
Придя домой, Зуева застала Жанну спящей. Склонясь над дочерью, вгляделась в спокойное ее лицо. А за спиной будто все еще шумел и рукоплескал многоголосый, переполненный цирк. И Зуева пугливо поймала себя на том, что ищет в дочернем лице отражение отцовских черт — тех, что увидела под шлемом гонщика. «Неправда! Она моя, только моя дочь!»
А Жанна продолжала спать. Откинув простыню с мерно вздымавшейся груди, подогнув одну ногу, другую выпрямив, она и сейчас, и во сне, словно готовилась к быстрому бегу или сильному прыжку.
Отойдя тихонько от дочери, Зуева собиралась тоже лечь. Это был последний вечер перед очередной поездкой. «Завтра пораньше разбужу. Тогда и попрощаемся!» — решила Зуева. Она потянулась, чтобы погасить свет, но тут — словно кто-то в плечо ее толкнул — Жанна вдруг приподнялась.
— Ой, мама, это ты? Откуда так поздно? А у меня, мама, новость. Меня в программу спортивного праздника включили. На стадионе буду выступать. Конечно, страшновато. Ну да ничего: инструктор у меня замечательный. Он сам участвовать будет. На кольцах. Под вертолетом. Правда, здорово?
Проговорила все это на одном дыхании, вздохнула блаженно и снова, обо всем позабыв, погрузилась в сон.
Спи, Жанна, спи. Пока что ты можешь спокойно спать.
Часть вторая
Глава первая
Дорога и в лучшие дни была неважной. Теперь же, после сильных дождей, вконец раскисла.