– И тебе привет, – всё же придерживаясь вежливости, я сказал ей, подхватывая её тяжеленную сумочку, – что можно такого таскать на работу, Господи?
– Материнские секреты. Так чего не спишь-то?
– Отсыпаюсь. Пока новую работу не найду.
– Ну правильно. В кои-то веки мать послушал.
Мать пыхтела по пути не только от слякоти, но от жара, исходящего из неё из-за вида луковицы, – она любила одеться теплее, чем показывает градусник.
– Сначала эту кашу не уберут, а потом как корова на льду ходи, ей-богу, – бурчала мать на коммунальщиков. – Так что ты пришёл-то?
– В бабку превращаешься, мам.
– Давно пора бы уже.
– Пришёл. Мать не могу до работы проводить?
– Чтобы ты пришёл без вопроса ко мне?
Мы проходили трамвайные линии к остановке. Я, не дожидаясь чуда, что мама сама догадается о цели моего прибытия, медленно доставал из кармана фотографию, боясь взглянуть на неё.
– Я вчера решил генеральную уборку провести дома. И в шкафу нашёл коробку с фотографиями. Твои, мои. Бабушки. И нашёл это.
Мы притормозили, чтобы мама смогла разглядеть фото. Прищуриваясь и чуть отодвигая фотографию от себя, она ни капли не смутилась, не дёрнулась ни одна мышца на лице.
– Бабка твоя в молодости. Ты только за этим пришёл?
Я опешил от такой новости, сразу вырывая дьявольскую распечатку из рук матери. Там всё ещё сидела белокурая девушка с лёгкой улыбкой. Девушка из пугающего нынче сна. Как бы я ни надеялся, что мне просто почудилось, что я просто выжил из ума, всё разбилось вдребезги. Теперь мне нужно вызывать экзорцистов, лишь бы вывести злобный дух докучающей бабки?
– Стоп. Подожди, – мама уже не слушала меня и шла вперёд на работу, видимо обидевшись на моё бестактство.
– Мне работать надо. Придёшь на Новый год – обсудим.
Меня не устраивал такой ответ, будто меня снова водят за нос дураком. Я подбежал к матери, равняясь с ней, шёл молча, пытаясь собрать паззл в нужный вопрос.– Такое ведь не может быть, – всё ещё не сообразив, что именно делать с такой информацией, я просто вытаскивал из себя все пришедшие на ум слова.
– Думал, бабушка всегда была морщинистой и старой? Да что мы о твоей бабке постоянно?
Мы уже дошли до остановки, встали параллельно друг другу. Мать не смотрела на меня, а дальше разглядывала нужный транспорт до работы.
– Помнишь, я говорил о деревне? – внезапно я громко гоготнул, разбудив маму до конца, но быстро вошёл в форму. – Это просто не вяжется. Помнишь, я говорил, что мне снится такая… София? Белые волосы, ещё что. Ну?
– София, – повторила за мной мама.
– Вот она, – я простукивал костяшками по фотокарточке, пытаясь объясниться крайне эмоционально. – София. Такая же, как на фото. Из деревни. Папиной.
Мама сначала скептически отнеслась к моему яростному поведению, вспоминая номер психиатрической больнице, но после, будто её неожиданно кольнули, скомкалась в каком-то страхе.
– Та, что звала тебя пойти с ней? – вдруг она, боясь своих же слов, обратилась ко мне.
– Да, – с лёгкой душой, я сказал ей, радуясь, что меня наконец поняли. Но после радость улетучилась. – Подожди. А как звали твою маму?
Мама в растерянности улыбнулась, но всё считалось предельно ясно.
– Может пока переедешь к нам? – отрезала мама.
Нужная ей маршрутка уже проехала мимо нас, а мы, решив большую и невыполнимую задачу, стояли в полном ступоре. По кадыку прошёлся ком. Я только обернулся от матери, наблюдая, какая следующая маршрутка прибудет. Благо та же, что нужна и маме. Я снова повернулся к ней, мило улыбнулся, передал тяжеленную сумку и похлопал её по плечу, уже прощаясь.
– Недавно видел Лену, кстати, – решил я поделиться новостью с матерью.
– Это хорошо, – будто пытаясь проигнорировать весь предыдущий разговор, утешалась мать, – она хорошая девочка. Всегда мне нравилась.
Я отходил от матери, махал ей рукой, а она мне. Только спрятавшись за угол, я нервно, дрожащими руками прикурил сигарету. Фотография, казалось, обжигала руку, оставляя горелые следы на куртке. Дьявольская фотография. Чистого рода дьявольщина, проклятие – никак более я не мог себе объяснить происходящее.
«С этим надо кончать», – разъярённо я, чуть ли не срывая с петель дверь.
Заходил в квартиру, скидывал куртку, обувь, громогласными шагами протаптывал всю квартиру и тушей впечатывался в кровать, чтобы быстрее уснуть и быстрее расставить точки, решить уже опухшие и фонящие тухлятиной проблемы. Так не могло продолжаться, и я вызывал на битву свой собственный разум. Я не верил в духов, магическое мышление было совершенно не близко ко мне, а Бог, если и есть, то давно покинул нас.
А уж тем более не верил в сонники и что мертвецы могут забрать тебя с собой, пока ты спишь, но сейчас я готов на любые меры, чтобы зажить свободной жизнью, с чистого листа. А мешала мне сделать это именно София, моя бабушка, давно усопшая. Заговорила бы она со мной месяцев шесть назад, я бы без зазрения совести подал ей руку и отправился в вечное путешествие. Но не сейчас. Нет.