«Всегда же со мною твой образ...»

Будь спокоен и займись этим приращением всерьез. Я хочу тебя встретить сильным, радостным.

У нас сегодня холодно, но когда утром я выходила из метро «Ленинская библи­отека», мне казалось, что это путь к солнцу и морю. Ты уверен, что я увижу его?

Женя.

21.08. (Год не помечен. — Т. К.)

Пару мыслей тебе. Тоскливо. Дождь. Много спим с Линой, мало читаем. Почти ничего не хочется. Разве только белых стен и уюта с большим венециан­ским окном на озеро.

Во сне по обыкновению не вижу тебя. Странно. То же и ты?

Вчера начала продолжать (хорошее сочетание) английский. Преподава­тель — Жук. По Вашей зоологической терминологии. Но лингвист глубокий, а не учитель грамматики. Работа поглощает весь день, не остается места мыслям. Это даже хорошо. Даже наверно хорошо.

Хочу, чтобы ты совсем спокоен был. Совсем молод там у моря. Совсем глу­боко дышал и, может быть, вдохнул нужные строчки.

Обо мне не тревожься. У меня состояние странное. Очевидно, обычная депрессия. Но это близко к спокойствию. Держусь за него. Даже боюсь читать Достоевского. Взяла в руки и отложила. В другое время такого рода спокойствие испугало бы меня своей пустотой, бесперспективностью, а теперь я приветствую его, прячусь за него. Знаю, что оно принесет нужную силу.

Не надо щемящего чувства, которое не покидает тебя. Сбрось его. Я помогу тебе сейчас моей рукой на лбу твоем. Хорошо?

С твоими счетами не совсем ладно. Будут оплачены только 29-го. Но если тебе понадобятся раньше — телеграфируй, — у меня есть деньги.

Приветствую.

Женя.

Прошу, не ограничивай себя ни в чем.

26.08. Москва. (Год не помечен. — Т. К.)

Вчера совсем разволновалась. Очевидно, встревожила и тебя. Почему-то на фоне Зининых рассказов о родном городе померещились всякие возмож­ности. Тем более что не последовало ответа на телеграмму. Прости, если поволновался. Не хотела этого. Днем сорвалась с работы. Уехала в Плющево за домашним твоим адресом (точно не помнила), чтобы дать телеграмму на дом, помимо той до востребования. Но, уже приехав в наркомат, получила твое спешное.

Успокоилась. Как все-таки недопустимо работает связь. Ты получил письмо на предыдущий день, и притом спешное.

Обо всех новостях написала еще вчера. В Киев ехать придется дня на три. Выеду числа 29-го. В Москве буду числа 5-го. У нас все спокойно. (...)

Видеть тебя хочу очень. Но «думать» не думается. Как-то все отстраняют эти мысли потребность в спокойствии. Знаю одно, что близок и дорог ты мне.

Будь здоров!

Женя.

6.10.1937. Феодосия.

Море стало еще прекраснее за пять лет разлуки. Вчера я бродила в нем, как в переулках родного города (не Минска). Не хотелось уходить из этого волнующего покачивания. Лина уже стала кричать с берега. Вода теплая.

Вчера вообще был совершенно изумительный день. Впервые солнце на пляже не сопряжено для меня с головной болью и сердцебиением. Поэтому, забыв о времени, я, вероятно, немного сожглась. Лина сегодня не могла спать — ни лечь, ни сесть. (...)

Зато сегодня волнующий отдых от солнца. Дождь. Мелкий и теплый. Соби­раемся на рынок за виноградом. Вечерами здесь, очевидно, безумеют от скуки. Город с восьми, даже с семи — совершенно темнеет. В санаториях тоже гаснет свет. Толпой бродят курортники по набережной. Мы с Линой тоже. Ищем зна­комств. Не безуспешно. По крайней мере, для Лины.

Как ты? Здоровье, нервы? Что Минск?

Начинаю ждать твоего письма. Дни все-таки очень бегут, несмотря на без­делье. Если ты с Лазарем — приветствуй его.

Брит, нет, как всегда, жесткая щека? Для меня?

Женя.

11.10.1937. Феодосия.

Море сегодня тревожное, злое. Лежу и смотрю на него неотрывно, насма­триваюсь. По-прежнему не думается ни о чем. Вчера к вечеру пришло твое письмо. Не могу представить себе холода нашей комнаты и постели. Но это не пугает меня. Так привычна смена температур, состояний, расцветок, от­тенков.

Как всегда, рада твоему письму, бодрящему тону в нем. Хотя часто убежда­юсь, позднее, что он напряжен, создан стараниями. Говорю это сейчас без горечи, только чтобы честно. Так подумалось...

Приветствую тебя. Шлю тебе немножко нашего тепла.

Женя.

2.10.1938. Ривьера.

У моего изголовья ведро роз — они из сочинского дендрария. Розы не мои, но от этого не теряется их яркость и аромат. А казалось бы иначе. Может быть, я уже на пути к спокойствию. Ну, пусть это будет хоть островком, маленьким, под угрозой смыва, но еще не сегодня и не завтра.

Твои строчки издалека всегда приносят мне успокоение. Ты говоришь — будь спокойна, и я чувствую, как от этих неизмененных слов на меня сходит и тишина, и теплота.

Море успокаивается. Я уже немного плаваю. По-настоящему, по-собачьи, захлебываясь солью и волной, когда устаю. И это дает мне совсем детскую радость.

Загорела — быстро и ровно. Значит, по-прежнему здорова. Недомогания кончились. Я просто все время промачивала ноги, а так как лишних туфель не было, то они до вечера и не просыхали. Как всегда. Мне хочется, чтобы ты успел получить это письмо. Куда ты направляешься? Как у тебя с деньгами?