Всегда живой

По большому счету Марка волновало в семейной истории только одно – время, когда его не было. Да что там волновало, он испытывал настоящий священный ужас, когда воображение заносило его в эту даль, в даль „до того“. Даже точка отсчета его жизни, появления на свет не пугала Марка так, как та зияющая пустота, в которой было все, в которой были даже его родители, но не было его самого. Это невозможно было представить, с этим невозможно было свыкнуться, это невозможно было приручить и одомашнить, этому невозможно было дать имя.

Его приводило в ужас и другое – то, что будет после. Смерти, как любой живой, он боялся и уже неоднократно сталкивался с ней, и знал, что когда-то и она столкнется с ним. Но смерть имела название, а значит, с нею можно было жить, ее можно было приручить. А это был именно ужас: ужасна была эта симметрия, в которой время до него ничем не отличалось от времени после него, ужасно было собственное отсутствие при присутствии всего остального, но еще ужасней было знание об этом.

Где находится точка отсчета, за которую можно зацепиться, с помощью которой можно изгнать этот головокружительный тошнотворный ужас перед небытием? Если нет разницы во времени „до“ и во времени „после“, то был ли я?

Где начинаюсь я? С появления моих родителей на свет или с их знакомства, или с моего зачатия, или с моего рождения. Проще, конечно, было считать с рождения, но никакого рождения не было бы, если бы родители не существовали на свете, если бы они не встретились, не зачали меня. Я ли был в чреве матери девять месяцев, или там внутри было нечто, что, только родившись, стало мною. Или стало не сразу, а года через четыре, когда я стал помнить себя… Марк пытался решить уравнение своей жизни, но какие бы действия он ни совершал с его слагаемыми, результата после знака равенства никак не получалось. То есть ни одно из действий не вело к рождению именно его. Его, обладающего именно этим телом, этим сознанием, испытывающим эти эмоции. Из всего того, что делали его родители, родители их родителей и десятки поколений, ни одной тропинки, ни одной дорожки не вело к нему. Однако он был, и это вовсе не значило, что все предки жили только для того, чтобы это осуществилось, чтобы на острие копья, направленного в будущее, оказался он, а не кто-нибудь другой… На острие копья, в окружении пустоты „до“ и пустоты „после“… При смерти мир не изменится, но прекратится.