Всегда живой

На острове, расположенном посредине реки Евфрат, он встретился с царем парфян, юношей выдающегося положения, в сопровождении равной по числу свиты. Это было во всех отношениях удивительное и достопамятное зрелище встречи двух глав империй в присутствии римского войска на одном берегу и парфянского на другом. Я был так рад, что мне довелось наблюдать его в начале службы, когда я был военным трибуном. Это врезалось в мою память и осталось со мной на всю жизнь. Может, только поэтому я считаю ее удавшейся и счастливой. Я видел столько, что нет слов, чтобы это описать. Я видел Азию и все восточные провинции, страны, города, людей, а также вход в Понт и оба его берега.

Я видел великое и ужасное. Я видел Азию, подобную змее, пригревшейся на камне, видящую свои кошмары, которые не рассказать. Не приведи господь её потревожить. Я видел Азию в броске, ее пасть с клыками, кишки в развороченных животах солдат на улицах Бишкека. Я видел Азию в апреле, когда мы были молоды и для нас горели фонари, только для нас. И мы шли мимо них, и все были еще живы, все трое, а потом двое полегли под фонарем, потому что прилетела мина. А я жив. Все, все это было со мной. И закатная тень от броневика у ног узбекского солдата, и похороны, и то чувство, что навсегда остался здесь, между Китаем и Россией.

И лучше помнить даже такое, чем вовсе ничего не помнить. Не могу удержаться, чтобы к рассказу о деяниях цезаря не добавить один эпизод, каким бы малозначительным он ни был. Когда мы поставили лагерь по одну сторону Евфрата, с другой, вражеской стороны, один из варваров, человек преклонного возраста, рослый и, как показывало его одеяние, занимающий высокое положение, сел в челн из полого дерева, вполне обычное в этих местах средство передвижения, и в одиночку добрался до середины реки, а оттуда уже закричал, что просит разрешения сойти на занятый нами берег, так как очень хочет увидеть цезаря. Ему, конечно, разрешили, он подогнал лодку, она ткнулась носом в песок, он сошел, к нему вышел цезарь. Варвар долго молча смотрел на него, а потом сказал: „Наша молодежь безумна, если она чтит вас как божество в ваше отсутствие, а теперь, когда вы здесь, страшится вашего оружия вместо того, чтобы отдаться под вашу власть. Я же по твоему милостивому позволению, о Цезарь, сейчас вижу богов, о которых ранее слышал, и за всю свою жизнь не желал и не имел более счастливого дня“…»

На этом фрагмент рукописи счастливого человека, видевшего Азию в апреле и потерявшего друзей под каким-то фонарем в Бишкеке, обрывался. Марк не понимал, зачем ему понадобилось переписывать этого Петеркула, но иногда ему казалось, что Петеркул – это он.