Всего лишь я

Договаривать, что именно произойдет, не требовалось. Они оба понимали, что смерть уже протянула костлявые руки к своей жертве, и лишь сырой мерзкий воздух тюремного каземата удерживает ее от того, чтобы сжать исхудавшую шею и прекратить мучения старика. Даже смерть не могла побороть в себе брезгливости и, заскочив в их узилище, спешила убраться восвояси. Но придет тот день, вернее, ночь, и она закончит то, что должно ей.

– Дай еще воды.

Кайс отправился к бочке, семеня в потемках, всё также придерживаясь рукой за стену.

– Может, погреемся?

Зачерпнув из бочки новую порцию, Кайс вернулся к больному и, присев рядом, протянул миску в темноту.

– Для чего? Ты же знаешь, что этот огонь не лечит, моя карта не исцеляет.

Приступ отступил. Или вода прогнала ком из горла, или воспоминание о чудесном огне, но старик перестал тяжело дышать и нашел в себе силы для ответа:

– Черт с ним, с исцелением! Хочу видеть человека в свой последний час, а не темноту. За последние полгода ты мне стал как сын, которого у меня никогда не было. Мне жаль, что я не могу тебе ничего оставить, х-ех. Все, что я имел, досталось Величайшему, что б ему подавиться. Мы с тобой живем в удивительное время. Время, когда честного человека можно сделать преступником одним росчерком пера, что держит трусливая рука завистника. Никто, повторю – никто за все те годы, что я прожил под синим небом благословенной Затарии, не посмел бы сказать, что Туст-кузнец вор. Одна трусливая рожа придумала мне преступление, мерзкое и ничтожное – воровство! Слыл Туст непревзойденным кузнецом, а издохнет как вор. Эши его задери, гончара Лукса! Теперь моя кузня принадлежит Величайшему. Интересно, он сам стучит молотом по наковальне, или его прихлебатели? Кого я обманываю? Продали все, а вырученное потратили на побрякушки. Зажги огонь, Кайс, прошу тебя.

Туст схватил ладонь Кайса, попытался сжать ее – не вышло. Силы оставили старика, некогда способного разорвать подкову надвое. Могучие плечи ссохлись, кожа, став серой, как дерюга, повисла на костях. Все это Кайс неоднократно видел при слабом, неверном свете факела, постоянно чадящего и плюющегося желтыми искрами. Даже сейчас, в кромешной тьме, образ старика четко рисовался пред мысленным взором.

– Хорошо. Пусти мою руку, я схожу за ней.

Осторожно ступая по скользкому от сырости полу, Кайс направился к своему ложу, наплевав на осторожность, выбрав кратчайший путь, а не следуя вдоль стены. Голень ощутимо заныла, когда впотьмах Кайс наткнулся на лежанку. Плевать. Там, у изголовья, под скрученным тряпьем, что служило вместо подушки, скрывалось единственное его сокровище. Карта, божественный осколок. К какому роду она принадлежала, Кайс не знал. Впервые открыв ее, он был заворожен пламенем, исходившим с ее поверхности, и с тех пор не задавался вопросом, для чего этот огонь. Он успокаивал, вселял надежду в тот момент, когда казалось, что все потеряно, и жизнь не стоит продолжения. Кто-то скажет, что это пустая, никчемная карта, не дающая своему носителю ничего, кроме огня, что не обжигает, на котором даже еды не сготовить. Пусть говорят. Ветер слова носит, а карта душу греет.

– Откройся, – едва слышно позвал Кайс, и карта отозвалась.

Золотистые искры устремили свой бег от краев ее к центру, собрались воедино и расцвели, подобно бутону лилии. Белые трепещущие языки пламени озарили каменный мешок, заплясали на стенах тени. Не такие тени, как от обычного огонька, пугающие своей схожестью с духами мертвых, а мягкие и добрые.

– Ты видишь, Туст? Ты видишь?

– О да, Кайс. Я вижу. Вижу тебя, и еще вижу смерть. Огонь дал ей возможность рассмотреть свою жертву, и она уже готова покончить со мной.

Кайс невольно огляделся, встревоженный странными словами старика. Естественно, он не мог рассмотреть то, что было открыто взору человека, одной ногой ступившего уже в загробный мир.

– Успокойся, Туст. Это всего лишь тени и ничего более.

Кайс встал и направился к лежаку товарища по несчастью. Под ногами блеснуло – ручеек. Значит, на воле дождь. Так всегда бывает. Ручеек появляется прямо из стены, пересекает камеру и исчезает в трещине стены противоположной.

– На поверхности дождь, слышишь, Туст? Скоро начнется сезон дождей.

Подойдя к старику, Кайс уселся рядом, устроив карту на коленях.

– Ты думаешь, что в праздник Земли нас помилуют? – не отводя завороженного взгляда от чудесного огня, спросил Туст.

– Кто знает? – пожал плечами Кайс. – Может.