Всего лишь пепел

Однако ожидание растянулось на несколько часов. Василий Петрович пробовал читать газеты, завезенные из города. Но статьи мало отличались друг от друга и словно под копирку были списаны с показаний мошенников, и держателей притонов, т.е. от начала до конца были приправленной сиропчиком туфтой. От такой «журналистики» его тошнило на работе. Ага, вот журналист Тунецкий из местной газетенки, конечно же, с комплексом Наполеона, ругает на чем свет стоит всех подряд: от всемирного Пушкина до местного прозаика Колобова, намекая на собственную гениальность. А сам мерзавец, каких еще поискать, клейма негде ставить! У Пузынёва имелась на него целая папочка в сейфе: какой только грязи там нет, но, как говорит президент «все, что не запрещено законом, разрешено». Пусть пока порадуется, в нужный момент прихлопну, как клопа. Пузынёва утешила эта мысль. Впрочем, у него нашлось бы немало поводов ненавидеть и других представителей местной прессы, особенно после известных событий в Больших Росах. Он отбросил газеты поближе к камину, пока еще ожидающему вечернюю огненную жертву, и вышел во двор. Зажмурился, обнаружив белоснежный ворсистый ковер из снежинок. Но такой неуверенно-тонкий, что ему хотелось спеть «вечную память», будто небо, едва уронив его на землю, тут же про него забыло. Василий Петрович, выписывая хаотичный узор из следов, добрел до сарая в углу участка, где высилась груда привезенных недавно березовых чурок — крупных, под один размер, аккуратных, как бочонки лото. Он ухватил вогнанный в березовую колоду топор и попытался его вытащить. «Да, здоров бродяга-сержант», — восхитился он, покрываясь испариной. Увы, этот «меч в камне» ему не покорился. Что это значит? — Здравствуй, старость! Василию Петровичу стало грустно. Но уж нет! Он отыскал в сарае тяжелый молоток, выбил топор из чурки и начал с остервенением рубить дрова. Подошел сержант, понаблюдал, и дал совет:

 — Вы бы не вередились, товарищ подполковник, тут есть кому поработать.

 — Что, не царское это дело? — усмехнулся Пузынёв.

 — Вроде того, — согласился сержант.

 — А вот и неправда! — Василий Петрович выровнял березовый бочонок, нацелился и ловко рассек ее на две части, — Цари любили физический труд и не чурались топора. Я слышал, что и Николай II и его отец Александр III с удовольствием рубили дровишки. А Николай, когда зимой разгребал снег, так за час с такой работой справлялся, с которой два солдата не управились бы с утра до обеда. А ты говоришь: не царское дело! Что это там? Что за шум? Машины?

 — Похоже на то, — согласился сержант.

 — Дуй к воротам! — скомандовал Василий Петрович.

Он утер со лба пот и замер в ожидании.

 — Эти же машины, того, уехали! — доложил подбежавший сержант.

 — Уехали, — эхом повторил Василий Петрович, — и все наши бедки с собой увезли. Бедки-конфетки!

 — О чем вы, товарищ подполковник? — сержант взглянул на него с удивлением.

 — Да так, о своем, — чуть слышно проронил Василий Петрович — о своем.

Он сгреб ногами раскатившиеся по земле поленья и вышел за ворота. Машины уже скрылись за уклоном дороги. Он двинулся им вслед, оставляя на обочине черные следы. «Отсчитаю двести шагов и вернусь, потом пойду в деревню», — определил он для себя, пытаясь представить, как там все происходило.

На последнем, двухсотом шагу он остановился и вытянул шею, словно надеялся что-то разглядеть впереди, потом повернул обратно. Идущего из деревни человека заметил практически сразу. С такого расстояния невозможно было разобрать, кто это — женщина или мужчина? Но прояснить это следовало как можно скорее, и он прибавил темпа. Пешеход оказался красивой темноволосой девушкой лет двадцати, с тонкими, аристократическими даже, чертами лица — очень расстроенной, если не сказать — испуганной.

 — У вас что-то случилось? Может быть нужна помощь? — спросил Василий Петровичи и подумал: узнает ли его девушка, ведь он мелькал тогда, в день пропажи ОМОН, рядом с начальством.

 — Да, — согласилась та и размазала по щеке слёзы, украсив лицо темным разводом, — мне в город надо. Как тут ходят автобусы?

 — Да кто их знает, эти автобусы? — пожал плечами Пузынёв и мысленно констатировал: похоже, не узнала. — Я бы и сам довез, коли мог, — продолжал он, — а что все-таки случилось? Пойдемте, я провожу вас до шоссе, зовут меня Василий Петрович.

 — Я Ульяна, — девушка взглянула на Пузынёва, в ее выразительных карих глазах читался страх, — у нас произошло дикое недоразумение, приехали какие-то спецслужбы, всех людей вывели из храма под дулами автоматов, обыскивали все подряд: и храм, и дома и даже сараи. Требовали показать, где прячем ядерное оружие. Какой-то отвратительный субъект, никому из наших неизвестный, зачем-то притворялся одним из нас, бегал, во все тыкал пальцем, кричал про оружие, террористов. У дома, где наши матушки живут, указал на тайник с оружием…

 — Прямо уж тайник? — сыграл удивление Василий Петрович и подумал: «В Затылке, похоже, я не ошибся».