Всего лишь полностью раздавлен

– Хорошо. – Она молча посидела, тыкая еду вилкой, после чего схватила поднос и пошла прочь.

Парни вернулись с растерянными лицами.

– Куда все подевались? – поинтересовался Дарнелл.

Уилл обеспокоенно показал подносом на дверь, за которой исчезла Лара.

– Она в порядке? – спросил он.

И внезапно мы опять очутились у озера. Летом Уилл всегда первым понимал, что у кого-то не все хорошо, и сразу же пытался это исправить. Так мы и познакомились. То была одна из тех вещей, которые мне нравились в нем больше всего. Куда пропала его нежность и почему она внезапно появилась здесь? Из-за Лары? Кем являлся настоящий Уилл? У него оказалось столько масок, что я уже понятия не имел, как выглядит его истинное лицо.

– Я проверю, как она, – произнес я. – Можешь отнести мой поднос? Мне надо постараться ее догнать.

Уилл кивнул и махнул мне рукой, словно мы вновь были в одной команде. Несмотря на мои лучшие побуждения по уничтожению всей привязанности, во мне тотчас затеплилась крохотная вспышка счастья. Но я решил не подавать виду.

Я нашел Лару возле шкафчиков. Она держала в руках учебники и топталась перед аудиторией, потому что входить еще было рано. Она за километр приметила меня и раздраженно покачала головой, поворачиваясь ко мне спиной и прислоняясь к стене. Книги она прижимала к груди.

– Эй! – окликнул я Лару.

– Что? – огрызнулась она.

Я проигнорировал ее неудовольствие и тоже прислонился к стене. Некоторое время мы не разговаривали, пока ко мне не вернулась смелость.

– Можешь целоваться с тем, с кем хочешь, – начал я. – И это не касается никого, кроме тебя.

Она резко развернулась ко мне.

– Ты же не думаешь, что она меня обидела, а? – усмехнулась она. – Я тебя умоляю. Мне нет дела до того, что все обо мне думают.

Весьма убедительно. Но…

– По-моему, каждому есть дело до того, что о нем думают люди… в той или иной степени. Даже если они этого не признают. – Я уставился на Лару в упор.

– В таком случае ты плохо меня знаешь.

– Наверное. Если тебе и правда плевать, то я тебе завидую.

– Хорошо. Так и должно быть.

– Но если тебе когда-нибудь захочется поговорить…

– Нет.

– О’кей. – Я пожал плечами.

Что ж, я хотя бы попытался. Может, я ошибался. Вероятно, Ларе не особо нравилось целоваться с Рене, как я предположил. Возможно, я неверно истолковал ее выражение лица, когда мы сидели в кафетерии. Но если нет, то…

Если бы мне не с кем было поговорить, когда я думал о каминг-ауте, то я бы свихнулся. Мне не хотелось, чтобы кто-то такое переживал. Кроме того, я, пожалуй, мог помочь. Никаких дальних родственников Медузы.

Я прошел половину коридора и оглянулся на Лару. Как раз в тот момент, когда она смотрела прямо на меня.

10

У тети Линды началось резкое ухудшение. По-моему, она жила в постоянном ухудшении здоровья, если вы меня спросите. (Не то чтобы меня кто-то спрашивал.) И мне перестали все рассказывать. Меня просто просили посидеть с Кристой и Диланом, пока взрослые решают проблемы. Похоже, они думали, что я не вынесу, если услышу новости. А возможно, они считали, что чем меньше я знаю, тем меньше вероятности, что я проговорюсь детям про то, насколько все серьезно. В любом случае как бы я ни давил на родителей, они твердо держали меня в неведении.

Как ни странно, это было неплохо. Если никто не рассказывал мне, насколько ужасна ситуация, я мог убеждать себя, что это временно. Просто вспышка.

В общем, с моей новой ролью опекуна Кристы и Дилана, которая длилась с момента окончания занятий до момента отхода ко сну, у меня не было особой возможности попрактиковаться на бас-гитаре. По крайней мере, серьезно. А ребята в «Абсолюции прикованных» оказались настроены очень даже серьезно. Они не делали ошибок. Они не стыдили меня, если я лажал на репетиции и сбивал их, но было вполне очевидно, что так делал только я. Поэтому я начал забивать на обед и прятался в музыкальном классе, повторяя сложные куски снова и снова, пока они не становились второй натурой.

Однажды днем, в начале октября, я был так сосредоточен на том, что делаю, что не услышал, как открылась дверь. Только заметив краем глаза какое-то движение, я увидел Уилла. Присутствие кого угодно, не говоря уже о Уилле, когда я этого не ждал, повергло меня в шок: я подскочил на месте и выругался.

Уилл выгнул брови.

– Прости. Я думал, ты слышал, как я вошел.

Ох. Он выглядел сегодня по-особому хорошо, и планка поднялась весьма высоко. На нем была облегающая рубашка с длинными рукавами, цветом где-то между бордовым и сливовым, и узкие штаны цвета хаки. И до меня мгновенно долетел сладкий, мускусный аромат его одеколона. Того самого, который он использовал летом. Если бы запахи не вызывали в памяти воспоминания, я бы сумел не показать на лице свои чувства.

Я потряс головой, словно она была «Волшебным экраном»[17], тупо уставился на свою гитару, а затем принялся на ней играть.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Джульетт сказала мне, что ты здесь.

Предательница.

– Представить не могу, почему она решила, что тебе стоит быть в курсе.

– Я спросил ее, куда ты делся. Ты пропал.