Всего лишь полностью раздавлен

– Ты, – перебил он меня, – совершил каминг-аут в Калифорнии. Я не говорю, что тебе было легко, но ты не можешь и вообразить, каково расти здесь. Я знал десяток гейских шуток еще до того, как почувствовал, что такое быть геем. Мои друзья никогда это не примут! Думаешь, Мэтт внезапно побежит в бутик и купит футболку в поддержку ЛГБТ?

– Тогда просто скажи, что это не так! Необязательно лапать девушку, чтобы доказать, что у тебя со мной ничего нет.

– Они всегда, всегда копаются, Олли. И они сперва про тебя шутили. Часто. Но ты же с ними не дружишь. И не догадываешься, какие они на самом деле.

– Но в этом и весь смысл, – возразил я. – Я – не с ними. Но они общаются с тобой уже целую вечность. Они тебя любят.

– Именно. Для тебя все иначе, потому что они не знали другую версию тебя. Ты носишь ожерелье, но сейчас никто ничего не сказал. Это как бы твоя метка. Но не моя. Мое – быть баскетболистом и одним из ребят-спортсменов. Думаешь, я могу спокойно прийти завтра в школу с ожерельем на шее?

– Слушай, – перебил я. – Тебе страшно. Неудивительно. Каминг-аут – это по-настоящему страшно и…

– Я не готов к каминг-ауту! – закричал он.

– Я и не прошу тебя его совершать, – сказал я, от расстройства хлопая по рулю. – Но если я с кем-то встречаюсь, то я ожидаю, что он не будет исполнять грязные танцы с кем-то другим, чтобы что-то доказать, оскорблять мой стиль или оправдываться перед своими приятелями.

– Я извинился!

– Плевать! Зачем мне извинения? Я хотел, чтобы ты подумал обо мне и позаботился о том, как я себя почувствую, а не вытворял что-то ужасное. Но ничего подобного не произошло. А как я могу все это продолжать, если знаю, что мысль о моем разбитом сердце не может помешать тебе сделать то, к чему никто тебя не принуждает?

– Я поступил так, чтобы мы могли продолжать общаться без…

– Нет, не пытайся выставить все таким образом, будто совершил это ради моего же блага. Почему ты не можешь признать, что все произошло – на сто процентов! – из-за того, что ты боялся за себя, и – на ноль процентов! – из-за меня? Ты боялся за свою шкуру.

– Ну и что? – спросил Уилл. – Мне нельзя быть напуганным?

– Конечно, можно. Но в этом и проблема. Ты жутко переживаешь о том, что подумают люди, и творишь в ответ такое. Как я могу быть с человеком, который так обращается со мной?

Уилл скрестил руки на груди и покачал головой. Вероятно, ему нечем было крыть. Что еще сильнее меня разозлило.

– Я для тебя – как грязь. Ты же заметил, верно? И каждый раз, когда ты извиняешься, я думаю, что теперь-то все будет по-другому, но по-другому не бывает никогда. Тебе, похоже, просто пофиг, в порядке я или нет.

– Неправда…

– Правда, Уилл! Я бы никогда не причинил тебе боль. Ни для того чтобы вытащить себя из неловкой ситуации или сбить окружающих с толку… короче, ни для чего. И мне хотелось от тебя того же.

– Но…

– Я хотел, чтобы тебе было не плевать! – заорал я.

У меня засел ком в горле, и я чувствовал, что в любую секунду начну плакать, поэтому выбрал злость. Она лучше грусти. И боли.

– Но тебе было плевать – и тогда, и сейчас! Поэтому вылезай из моей машины и оставь меня в покое!

Он не сдвинулся с места, и я сунул ключ в замок зажигания.

– Я сказал, вылезай из машины. Мне надо сидеть с детьми. Я уже опаздываю.

Он заморгал и кивнул. Молча он выбрался из автомобиля и поплелся по парковке, все еще скрестив руки на груди. Кто-то помладше случайно остановился перед ним, и Уилл протолкнулся мимо него с большей силой, чем следовало, опуская на ходу голову.

* * *

И так мы с Уиллом начали операцию «Гордое молчание». Было сложно сказать, кто кого игнорирует, поскольку мы оба изо всех сил притворялись, что понятия не имеем о существовании друг друга. Никаких сообщений и зрительного контакта, никаких разговоров на уроке.

Ему было слишком поздно пересаживаться на музыке за другую парту, но он начал мелочно отодвигаться как можно дальше, поворачиваясь таким образом, чтобы не видеть меня даже боковым зрением.

Все оказалось не так плохо хотя бы на обедах, потому что Дарнеллу, похоже, внезапно расхотелось иметь что-то общее с Нив, и баскетболисты сидели за своим столом. Я понимал: это отстойно для Нив, но мне было сложно чересчур ей сочувствовать, поскольку я очень радовался, что не должен реагировать на неловкое молчание Уилла, когда все, что я хотел, – просто спокойно поесть панини с курицей.

Когда Джульетт вернулась в школу, наслаждаясь жизнью после отлично прошедших прослушиваний в консерватории, она сказала, что как будто попала в место, где разразилась ядерная катастрофа.

– Каким образом вы успели все так драматизировать за время моего отсутствия? Меня не было всего два дня! – удивилась она, когда мы закончили вводить ее в курс дела (мы сумели поговорить во время обычной утренней встречи учеников с классным руководителем).