Меган продолжала улыбаться, но внутри нее уже закипал котелок под названием «тызаделамоюсемью». Ей почему-то с теплом вспомнился эпизод, когда они с отцом купили вертолет с пультом управления и запускали его из окна, тут же на память ей пришли ненавистные уроки в музыкальной школе, на которые ее пять лет таскала мать, пока Меган не устроила грандиозный скандал. Нет, Меган и Эрик никогда не были особо близки, к тому же брат считал ее чокнутой из-за ее ночных «припадков» в детстве, но унижать или оскорблять его могла только она сама. Возможно, право на это есть еще и у Моники, но уж точно не у этой «крашеной курицы с надутыми и раскрашенными фиолетовой помадой губами». Моника сама взвалила на себя заботу обо всех, она самолично посвятила себя в рыцари своей же кухни, она убедила мужа, что ответственность за сытые желудки и чистые трусы в их доме лежит целиком и полностью на ней. И пускай она это делала только в начале их отношений, когда ей хотелось окружить любовью своего молодого супруга (а на иные проявления любви у нее фантазии не хватило), Эрик уже привык к такому укладу, и теперь, если бы Моника не приготовила ему чай по первой просьбе, или же он обнаружил бы в корзине с грязным бельем больше двух пар нестиранных носков, он бы сделал жене замечание. Поэтому, даже если Моника и жалела о том, что приучила мужа к своей всеохватывающей опеке, изменить что-либо она уже не могла.
Но все это не волновало Меган. Ей было плевать на Монику и на то, страдает она или же получает извращенное удовольствие от добровольного рабства, но говорить о том, что Эрик – хреновый муж и отец… Тут уж извини, сестренка, ты переступаешь черту.
– Пройдет немного времени, – сказала Меган улыбающейся брюнетке с белоснежными зубами, – и дети скажут своей мамочке, что она их достала своей паталогической любовью. Когда дети вырастут и захотят самостоятельности, когда они создадут свои семьи, а их мамаша, которая ничего, кроме как подтирать им зад и водить за ручку на уроки игры на фортепиано, которые им никогда в жизни не пригодятся, не умеет, придет к ним домой или позвонит поздно вечером, когда молодая пара захочет насладиться друг другом в своей уже собственной постели, и спросит: «Как у вас дела? Что вы кушали? Куда ходили? Вымыли ли вы руки? Не покупали ли еду быстрого приготовления? Если да, то больше так не делайте, я завтра же приеду и приготовлю вам свой фирменный супчик. Часиков так в семь утра, подойдет? Ой, а что у тебя такой голос недовольный? Я что, вас от чего-то отвлекаю?..» И вот тогда, – продолжила Меган, перейдя на шепот и приблизившись к брюнетке, – вот тогда эти самые детки пошлют свою мамашу куда подальше, потому что она мешает им жить той жизнью, какой они хотят. А если не пошлют, то мамочка будет контролировать их до тех пор, пока их вторым половинкам это не надоест и они не подадут на развод. А мама будет утешать: «Я всегда говорила, что он/она тебя не достойны!». Но отец… отец… Эрик. Он так и останется папой в тени, который всегда улыбнется, согласится, поддержит, возможно даже потому, что не вникнет в суть вопроса, потому что занят, но он и не будет вмешиваться в их личную жизнь. Он, как и прежде, будет участвовать в их жизни материально, дарить подарки, занимать на покупку дома. А мамаша, Моника… Если дети отвергнут ее чрезмерную опеку, которая по сути тогда уже будет являться прямым вторжением в их собственную взрослую жизнь, начнет постепенно сходить с ума, потому что вся ее жизнь состояла лишь из постоянного контроля жизней своих детей. И она не будет знать, что делать с собой, на что потратить кучу своего свободного времени, она начнет чувствовать себя ненужной, брошенной и обиженной. Уйдет в депрессию. Может – в запой. По большому счету, мне плевать. Дети – это соседи, как бы грубо и цинично это не звучало. Да, очень родные и близкие, но соседи. Временные люди в жизни родителей. Пара, решившая родить детей, была создана до их появления на свет, и остаться друг у друга они должны после того, как дети вырастут и съедут от родителей. Нужно уметь жить для себя, а не лишь для отпрысков, и тогда у всех будут гармоничные отношения. И дети должны понимать, что они – не центр вселенной, а всего лишь временные сожители своих родителей, которых обучат летать и выпустят в небо, подобно летчикам, окончившим летное училище. Летчики. Свободный полет. Понимаете? Не существование ползком на расстоянии натянутой пуповины между матерью и ее чадом, а свободный полет в открытом небе.
Брюнетка и другие мамочки, что сидели рядом с ней, молча слушали, как Меган изливала на них накипевшее содержимое своего внутреннего котелка, а потом она…
А потом ее вырвало. Апельсиновым соком и скудным завтраком, состоявшим из овсянки, съеденной много часов назад. Вырвало прямо под ноги брюнетки, которая тут же брезгливо вскинула руки вверх и принялась верещать, словно на обувь ей попало не содержимое чьего-то желудка, а соляная кислота, способная разжечь туфли на высоком каблуке и даже, наверное, добраться до сухожилий и костей.