Всего один век. Хроника моей жизни

На первых порах, чтобы не дразнить гусей, я выбрала такие новеллы Борхеса, загадочное и захватывающее действие которых происходит не в виртуальном пространстве, а в конкретных городах и степных ранчо Аргентины и где главные герои — поножовщики-«кучильеро» и лихие ковбои-«гаучо». Такой дипломатичный выбор дал мне возможность представить эти рассказы в ЦК как рассказы о «простых людях Аргентины», что в целом вполне соответствует действительности. Таковы, в частности, «Мужчина из розового кафе», «История Росендо Хуареса», «Разлучница».

Перевод вещей, где тонкая и разнообразная игра интеллекта сочетается с изысканной художественной формой, доставляет особое удовольствие.

Вслед за первым сборником осенью этого же года вышло уже более полное собрание борхесовской прозы в «Прогрессе» и была безбоязненно и более широко представлена фантастическая и философская новеллистика писателя.

Между тем подоспел 86-й год, открывший вторую, знаменательную половину 80-х годов.

На экране нашего большого черно-белого телевизора замелькал новый, непривычно симпатичный и говорливый вождь в сопровождении вполне приличной жены. Моя приятельница Тамара, у которой был цветной телевизор, с удивлением отметила, что у Раисы Максимовны и губы накрашены, и костюм модный, зеленый.

Мы с мамой, как всегда, смотрели по вечерам программу «Время». Она со свойственным ей спонтанным юмором прозвала Михаила Сергеевича Горбачева Голубком. Я подхватила прозвание. В самом деле: воркует, как голубок. Глядя на него, невольно поднималось настроение, нарастало смутное чувство ожидания чего-то нового.

Голубок меж тем метался по стране: ему было пока не до больших реформ; надо было внушить народу мысль, что вершить государственные дела могут не одни только ястребы.

Появились слова «гласность», «перестройка», будто пароль, открывающий дверь в долгожданную известную неизвестность под названием мировой порядок вещей. Но в мае 86-го, прежде, чем дверь успела приоткрыться, громыхнул гром Чернобыльской катастрофы, как предвестие новой революционной вакханалии, новых испытаний для мирян.

Власти было постарались приглушить зловещий резонанс. Экраны телевизоров светились радостью и красным цветом первомайских гуляний в Киеве и Москве.

…В этом же году я снова вернулась к своему излюбленному автору, Карлосу Фуэнтесу. Дашкевич предложил мне перевести для «Иностранной литературы» последний роман Фуэнтеса «Старый гринго», где герой — историческая личность, известный американский писатель Амброуз Бирс, оказавшийся в гуще бурных событий мексиканской революции и переживший свою последнюю бурную любовь.

Снова столкнувшись с Фуэнтесом, мне вспомнилась его замечательная пьеса «Все кошки серы», которую я опубликовала в «ИЛ» в 72-м году. Эта историческая пьеса по-своему, с оригинальным подтекстом, освещает противоборство завоевателя Эрнана Кортеса с императором Моктесумой и покорение Мексики. Когда все кошки серы? Во тьме. Ночь инквизиторской Испании наступала на мглу тиранической ацтекской империи. За кем правда?

И мне очень захотелось предложить эту пьесу в какой-нибудь московский театр. Театральных знакомств у меня не было и, воспользовавшись удобным случаем, я дала ее почитать навестившему нас с мамой знакомому режиссеру А.Рейжевскому, знатоку театральных дел. Через какое-то время он присылает, увы, отрицательный ответ.

Цитирую фрагменты его машинописного письма:

«Дорогая Маргарита Ивановна, не удивляйтесь моему долгому молчанию — причина не в том, что я отложил прочтение. Наоборот, — прочел тут же… Это удивительнейшая литература: характеры — глыбы, аромат страны — всепроникающий. Но в условиях нынешнего театра страны я не вижу возможностей для постановки: надо привлечь музыку, сотни актеров, две сотни костюмов…»

Старый режиссер после характеристики пьесы Фуэнтеса (которая все же будет поставлена в 98-м году Омским государственным театром драмы), заключил письмо такой фразой:

«…Всегда готов помочь Вам советом и извините за задержку. Привет Вашей матушке-императрице.

20.6.86.

С уважением А. Рейжевский».