В углу красивого кабинета прямо на полу сидела маленькая женская фигурка и отчаянно плакала. Она выла, вздрагивала и изредка выкрикивала имя мальчика, которого не смогла спасти. Ничто не могло ее успокоить. Как только появилась в своей усадьбе, никого не слушая, она заперлась в кабинете и начала горько оплакивать еще одну светлую душу маленького ребенка, которого не защитила. Она не могла думать ни о чем другом и продолжала безудержно плакать, даже когда слезы закончились. Полубезумным, покрасневшим взглядом она смотрела в одну точку, крепко обхватив колени и раскачиваясь. Тихо, хриплым от рыданий голосом она пела колыбельную, которую когда-то напевала этому мальчику. Она вспоминала первый раз, когда увидела его, такого маленького, побитого и запуганного, похожего на дикого зверька. Вспоминала те дни, когда он впервые перестал прятаться и падать перед ней на колени, умоляя не наказывать; как впервые с интересом вслушался в ее голос, когда рассказывала сказки; первый раз, когда он улыбнулся ей, искренне, по-настоящему, — тогда она подумала, что это самый счастливый момент в ее жизни... Теперь она никогда не увидит интереса в светлых, по-взрослому серьезных глазах, не услышит искреннего, звонкого и заразительного смеха.
Сколько прошло времени, неизвестно. Ей было все равно. Кто-то сначала стучался в дверь, уговаривал ее выйти. Затем дверь выломали, но девушка этого даже не заметила. Ей что-то говорили, трясли за плечи, пытались что-то объяснить или успокоить. Она не понимала и не собиралась понимать. Вместо этого продолжала раскачиваться, смотря в одну точку, и напевать
колыбельную.
Вскоре ее ненадолго оставили в покое, позволив в одиночестве упиваться своим горем, проматывая в памяти моменты, в которых фигурировал маленький мальчик. Она собиралась хранить воспоминания в своей голове всегда... всегда, пока не убьет всех в этом мире. Всех, причастных даже косвенно... Ей понравилось обдумывать способы, которыми она бы расправлялась с ненавистными врагами... Благо, определенный теоретический опыт у нее был...