Всего одна жизнь

Она волнуется, суетится, накрывая стол. Уверена, что я умираю от голода. Меня принимают. Достаточно было года самостоятельной жизни, чтобы я вошел в свой дом, как гость. Мой дом — и я в нем гость. И когда мама приедет ко мне на Восток, она будет… дорогой гостьей. В этом великий смысл жизни. Люди, как семена одного могучего растения. Созрев, эти семена уносятся ветром Времени, прорастают на новых местах, крепнут, а их семена вновь летят…

Как я ни отговаривал ее, мама все же позвонила отцу. Он появился в комнате так быстро, будто шел из дома напротив. Мой милый длиннющий старик улыбается во весь рот. Стоим, покачиваясь на носках, осматриваем друг друга: старая привычка! Потом хохочем — все втроем. Мама к тому же плачет.

— Да ты стал совсем мужчиной, — говорит отец.

— Верно.

— Покоритель медицинской целины!

Уже вставая из-за стола, вспоминаю, что не звонил Оле. Набираю номер и с замиранием сердца слушаю протяжные гудки. Мама убирает со стола, отец вдруг начинает помогать ей, и они выходят на кухню.

— Да? — Голос женский, но не Олин. Узнаю ее мать.

— Здравствуйте. Можно Олю к телефону?

— Ее нет.

— А когда будет?

После паузы голос Олиной мамы говорит:

— Не скоро. С кем я разговариваю?

— Это я, Мария Ивановна.

— А… Володя… Здравствуйте. Я вас не узнала, — говорит снова после небольшой паузы Олина мама без особого воодушевления. (В Олином доме мои акции всегда стояли очень низко.) — Давно приехали?

— Да. Несколько часов назад. А что, Оля не приезжала еще в отпуск?

— Приезжала и уехала.

— Как?.. Уже?.. Совсем?..

— Нет, она уехала к Сашиным родным.

— Куда?

Секунду мне кажется, что я позвонил по другому телефону.

— К родным ее мужа.

Понять что-либо я не в состоянии.

— Извините…

Кладу трубку и несколько раз бью себя кулаком по лбу. Скорее всего мне хочется убедиться, что все это сон. Из кухни выходят отец и мать. Они курят и смеются.

— Двумя голосами мы решили уже курить сегодня по всей квартире, — говорит мама.

У нас две небольшие комнаты и три злостных курильщика. Потому мы курим обычно только на кухне.

Звонил ли я? Вновь набираю номер. Протяжные гудки.

— Да?

Кладу трубку.

— Закуривай, Володя. Такое у нас не часто бывает. — Отец протягивает мне папиросы. — Или, может быть, ты бросил?

Я пытаюсь сунуть папиросу в рот и попадаю не сразу.

— Что случилось? На тебе лица нет, — откуда-то издали доносится голос отца.

— Лицо — это мелочи, — выдавливаю я, с трудом прикуривая от спички.

Потом мы садимся — я, отец и мама — и молча курим.

— Оля вышла замуж.

Отец растерянно смотрит на меня. На мамином лице я замечаю страдание — как зеркало, вероятно, отражающее выражение моего лица.

— Как же это… — тихо говорит она.

Утром иду на Фонтанку к Олиному дому. Зачем? Непонятно. Поворачиваю назад, сажусь в автобус и еду к Сергею. С седьмого класса мы были с ним вместе. Вместе играли в футбол и ездили в альпинистские лагеря. Вместе готовились к экзаменам. Вместе переживали Сережину первую любовь. Летом после десятого класса мечтали, как будем жить под одной крышей у черта на рогах и яростная пурга будет кидаться на наш бревенчатый дом. И, помогая друг другу, мы будем в нашей жалкой операционной на краю земли делать фантастические операции во славу Человека, Науки, Медицины. Ничего мы не знали, ни человека, ни медицины. Появилась Оля. Серега занялся терапией, я стал хирургом. Школа умчалась в прошлое, как родной полустанок, на котором не останавливается наш скорый. «Такой уж путь. На счастье ль, на беду, но, выехав за первый дачный пояс, не выскочишь, раздумав, на ходу…»

Сережина мама встречает меня радостно. Сына ждут со дня на день. Сереги еще нет!

— Не опасно лететь на ТУ-104? Ты же знаешь, Володя, это так далеко — Камчатка!

Я успокаиваю ее:

— Это так же безопасно, как ехать автобусом от Невского до вас. Даже безопаснее.

Она смеется.

— Я так рада снова видеть тебя. Проходи.

Но я извиняюсь и ухожу. У нее сейчас такое же настроение, какое было у моей мамы за несколько часов до моего приезда, — предчувствие и ожидание.

На улицах удивительно многолюдно. Будто в Ленинграде никто днем не работает. Меня несколько успокаивает и вместе с тем раздражает эта толчея. Что же делать? Так невозможно. Нужно что-то делать! Нескончаемая вереница незнакомых, ненужных мне женских лиц! Громадный город… Кто такой Саша? И вообще, что я здесь делаю? Сесть на самолет и — один плюс восемнадцать плюс один — через двадцать летных часов я дома. Ваня, Муся… Лора не успела еще уехать… Таня, виварий… Туманные очертания гор по утрам… И с каждым днем «Хижина дяди Шмары» все глубже будет погружаться в зелень самых старых в городе деревьев, окружающих ее. Я останавливаю такси.

— Агентство «Аэрофлота».

Около улицы Марата небольшой затор. Я зачем-то нервно смотрю на часы.

— Торопитесь?

— Очень, — говорю я и вспоминаю лицо и смех Сережиной мамы.