«Всех убиенных помяни, Россия…»

Мощный, гулкий, неустанный,
Утоли мою печаль,
Унеси в такие страны,
Где минувшего не жаль,

Где бесстрастно бродят светы
Мертвых лет и мертвых лун,
Где бессмертно спят поэты
В гамаках из звездных струн,

Вьются версты. Версты пляшут
Хороводами столбов.
Острой проволокой пашут
Неживую землю мхов.

Все равно, никто не встанет,
Не проснется. Все равно.
Только горький вздох заглянет
В задрожавшее окно,

Да напомнит сад старинный,
Синий вечер, яблонь шум,
Да простор, да взлет орлиный
В небе плавающих дум…

Мощный, блещущий, железный,
Вырви рельс двойную сталь,
Брось меня в такие бездны,
Где минувшего не жаль…

Закат

Декабрьский вечер синь и матов.
Беззвездно в горнем терему.
Таких медлительных закатов
Еще не снилось никому.

Глаза ночные сжаты плотно,
Чуть брызжет смуглый их огонь,
Как будто черные полотна
Колеблет робкая ладонь.

Поют снега. Покорной лыжей
Черчу немудрые следы.
Все строже север мой, все ближе
Столетьем скованные льды.

Бегу по сказочной поляне,
Где кроток чей-то бедный крест,
Где снег нетронутый желанней
Всех нецелованных невест.

Мне самому мой бег неведом.
Люблю бескрайности пустынь.
Цветет закат. За лыжным следом
Следит серебряная синь.

Недвижна белая громада
Снегов в узорчатой резьбе…
Вчера мне снилось, что не надо
Так много плакать о тебе…

1924

* * *

Пять лет, пять долгих терний
Прошло с тех гиблых пор,
Когда туман вечерний
Запорошил твой взор.

Свершилось. Брызнул третий,
Рыдающий звонок.
Пять лет я слезы эти
Остановить не мог.

Вагон качнулся зыбко.
Ты рядом шла в пыли.
Смертельною улыбкой
Глаза твои цвели.

Над станцией вязали
Туманы кружева.
Над станцией дрожали
Прощальные слова.

Колес тугие стоны
Слились в одну струю.
Перекрестив вагоны,
Ты крикнула: «Люблю»…

Ты крикнула: «Не надо!..
Придут — умрем вдвоем»…
И пролитой лампадой
Погасла за холмом…

Пять лет, пять долгих пыток
Прошло. И ты прошла.
Любви и веры свиток
Ты смехом залила.

1925

* * *

И канарейки, и герани,
И ситец розовый в окне,
И скрип в клеенчатом диване,
И «Остров мертвых» на стене;

И смех жеманный, и румянец
Поповны в платье голубом,
И самовара медный глянец,
И «Нивы» прошлогодней том;

И грохот зимних воскресений,
И бант в каштановой косе,
И вальс в три па под «Сон осенний»,
И стукалку на монпансье, —

Всю эту заросль вековую
Безумно вырубленных лет.
Я — каждой мыслею целуя
России вытоптанный след, —

Как детства дальнего цветенье,
Как сада Божьего росу,
Как матери благословенье,
В душе расстрелянной несу.

И чем отвратней, чем обманней
Дни нынешние, тем родней
Мне правда мертвая гераней,
Сиянье вырубленных дней.

1925

* * *