«Всех убиенных помяни, Россия…»

Вот ты уснул. Тибет родной,
Изрытый желтыми пустынями,
Заголубел под снами синими.
Ты спишь в шатре, и мир иной
Тебя влечет: в немолчном шелесте,
В снегу танцующие дни,
Зигзаги улиц, гул, огни, —
Такой исполненные прелести
Для глаз доверчивых, — толпа,
Нестынущая, непрестанная,
И белых женщин ласка пряная,
И белой ночи ворожба…
И ты, опять глазами сонными
Увидев пыль, утесы, мох,
Пред ликом Будды горький вздох
Глушишь напрасными поклонами…
Так мнится мне. И я с тоской,
Тебе приснившийся ликующим,
По дням, над безднами танцующим,
Иду, ненужный и слепой.
И каждый раз, когда обидою,
Как струны, мысли зазвенят, —
Тебе, пастух тибетских стад,
Тебе мучительно завидую!
Приди. Возьми всю эту ложь
Самовлюбленности упадочной.
Ее ни умной, ни загадочной
Ты, разгадав, не назовешь.
Приди! Все блага, все, что знаем мы,
Все, чем живем, — я отдаю
За детскость мудрую твою,
За мир пустынь недосягаемый,
За песни девушек простых,
Цветущих на полянах Азии,
За тихий плеск твоей фантазии
И крики буйволов твоих…

1923

* * *

Л.В. Соловьевой[29]

Птичка кроткая и нежная,
Приголубь меня!
Слышишь — скачет жизнь мятежная, Захлестав коня.
Брызжут ветры под копытами,
Грива — в злых дождях…
Мне ли пальцами разбитыми Сбросить цепкий страх?
Слышишь — жизнь разбойным хохотом Режет тишь в ночи.
Я к земле придавлен грохотом,
А в земле — мечи.
Все безумней жизнь мятежная,
Ближе храп коня…
Птичка кроткая и нежная,
Приголубь меня!..

1923

Крещение

Какая ранящая нега
Была в любви твоей… была!
Январский день в меха из снега
Крутые кутал купола.
Над полем с ледяным амвоном —
В амвоне плавала заря —
Колокола кадили звоном,
Как ладаном из хрусталя.
Ты с нежностью неповторимой
Мне жала руки каждый раз,
Когда клубился ладан мимо,
Хрусталь клубился мимо нас.
Восторженно рыдал о Боге,
Об Иоанне хор. Плыли
По бриллиантовой дороге
Звенящих троек корабли.
Взрывая пыль над снежным мехом,
Струили залпы сизый дым,
И каждый раз стозвучным эхом
Толпа рукоплескала им,
И каждый раз рыдали в хоре,
И вздрагивало каждый раз
Слегка прищуренное море
Твоих необычайных глаз…

1923

* * *

В больном чаду последней встречи
Вошла ты в опустевший дом,
Укутав зябнущие плечи
Зеленым шелковым платком.

Вошла. О кованые двери
Так глухо звякнуло кольцо.
Так глухо… Сразу все потери
Твое овеяли лицо.

Вечерний луч смеялся ало,
Бессвязно пели на реке.
Ты на колени тихо стала
В зеленом шелковом платке.

Был твой поклон глубок и страшен
И так мучительна мольба,
Как будто там, у райских башен,
О мертвых плакала труба.

И в книге слез, пером незримым
Отметил летописец Бог,
Что навсегда забыт любимым
Зеленый шелковый платок. [30]

Гельсингфорс, 1920-е гг.